По-моему, в этом – опасная слабость. – Он протянул руки к друзьям. – Почему мы с вами так враждебно относимся к софистике, почему нападаем на нее, кто бы ни был ее носителем – простой человек или могущественнейший? Из одного ли упоения риторским искусством? Чтобы поупражняться в споре? Нет, друзья: потому что софистика – оружие олигархов! И с этим оружием мы обязаны скрестить свое!
– По-моему, – заговорил Платон, – величайшее зло софистики состоит в том, что она не признает ничего святого и душит всякий духовный взлет человека. Разрушает хорошее и превозносит дурное.
Сократ взвесил слова Антисфена и то, что сказал Платон.
– Мальчики мои, вы хорошо видите то, что я и хотел бы, чтобы вы видели, – опасность! Бороться же с этой опасностью могут лишь те, кто знает ее и хочет с ней бороться. Демокрит говорит: человек – это маленький мир. Великое откровение! И великий труд – управлять этим маленьким миром, ибо он пусть малый, но – мир. Антисфен сказал – раны Афин неисцелимы. Я не разделяю этого мнения. А на что же тогда вы, и ваши будущие ученики, и ученики тех учеников? Ходите, учите людей: познайте самих себя, metanoeite, измените себя, станьте лучше. Вообще, – голос Сократа повеселел, посветлел, – по моему мнению, человек сам творец своей судьбы. Поэтому я верю, что человек может стать творцом и судьбы своего народа.
4
Сократ лежал с закрытыми глазами; из уголка глаза на щеку его сползла слеза.
Вошла Мирто. Спит, подумала. Сбросила сандалии, босиком приблизилась к ложу. Положила в ногах кифару; узелок с принадлежностями для резьбы и кусочками дерева опустила на пол.
Легонько, едва прикасаясь, погладила его обнаженную руку. Сократ слышал – пришла Мирто, но хотел продлить сладостное мгновение и притворился спящим.
Она тихонько прошептала:
– Нет у меня никого на свете, кто так любил бы меня, как ты, дорогой. Сколько счастья дал ты мне! – Заметила слезу, высыхавшую у него на щеке, испугалась, громче спросила: – Ты плачешь?
Он открыл глаза, вобрал ими всю красоту, что отдавала Мирто ему одному, и улыбнулся:
– Но именно сейчас я очень счастлив.
– А эта слеза? – Она сняла ее губами.
– Слеза? Я ее и не заметил. Жаль, нет их побольше – чтобы ты стерла их поцелуями.
– Значит, тебе все же больно от чего-то?
Больно. Сократ вспоминал о Ксенофонте. Он был очень дорог Сократу. Тщетно Сократ уговаривал его не уезжать к Киру в Персию. Не послушал его Ксенофонт. Послушался Дельфийского оракула. Где он теперь?.. Не увидятся больше… Но Сократ улыбнулся Мирто и сказал:
– Видишь ли, девочка, этот каменный дворец – не виноградник в Гуди, не наш дворик, не агора… Солнца мне тут не хватает.
– Вот отчего слезинка…
– О! Моя кифара! Ты, как всегда, угадала мое желание, хоть и невысказанное… – Он провел пальцами по струнам.
Мирто подала ему узелок.
– А, нож? – Он посмотрел на нее. – Не боишься больше за меня?
– Нет. Я прихожу каждый день – ты не доставишь мне такого горя: не дождаться меня.
– Ты права. Мне снилось сейчас, будто Ксенофонт вернулся в Афины, и вдруг я почувствовал, что уже не сплю и со мной – ты.
– Так ты знал, что я тут? И слышал, что я шептала?
– Слышал.
Мирто прикрыла глаза руками.
– Не сердись; то, что ты прошептала, сделало меня счастливым. – Он отвел ее руки и прижался к ним лицом. – С тобой ко мне входит все самое прекрасное и чистое, что есть в Афинах. – Мирто погладила его. – Я в выгодном положении, – усмехнулся Сократ. – Тот, с кем обошлись несправедливо, внушает к себе больше участия, чем тот, кто живет спокойно.
Мирто сказала с волнением:
– Афиняне раскаиваются в том, что сделали. Но ведь этого мало – раскаиваться! Они не должны были позволить отнять тебя у них…
– Ах, Мирто, – весело возразил он, – мы с Афинами уж навсегда останемся связанными воедино, что бы ни сталось с ними или со мной. Я отдал себя им без остатка и в последние дни моей жизни получаю от афинян больше любви, чем мог бы я, один, отдать им. Пожелай мне легкого сердца, Мирто.
Но она оставалась серьезной.
– Ты все так разговариваешь со мной, чтобы твоя смерть не казалась мне ужасной. Но я хочу, чтоб она казалась ужасной тебе и твоим друзьям! Я хочу, чтоб ты защищался от нее и чтоб тебя от нее защищали они!
– Не беспокойся, девочка. Они уже делают это. Антисфен подал в суд на Мелета, Ликона и Анита. Их будут судить.
Мирто вспомнила, как взывала Ксантиппа к Эринниям.
– Будем ли мы снова счастливы?
– Почему же не надеяться? – улыбнулся Сократ. – Человеку скорее надлежит надеяться, чем отчаиваться.
Снаружи послышались гулкие шаги. Мирто вздрогнула, засобиралась уходить.
– Хайре, мой дорогой!
И до самой тяжелой, железом окованной двери она пятилась – чтоб до последней секунды улыбаться Сократу.
5
Священная триера, просмоленная дочерна, раскрашенная красным суриком, приближалась к Делосу. Подгонял ее попутный ветер, надувая паруса, и гребцы – размеренными взмахами длинных весел в три ряда с каждого борта.
Установился быт Сократа. Его знаменитая «мыслильня» перекочевала в тюремную камеру, где стало так же оживленно, как некогда во дворике между мраморных глыб. Друзья и ученики приносили ему все лучшее, что могли, и он, как прежде, беседовал с ними. Каждый день приходила Мирто. Афиняне, являвшиеся хотя бы постоять у темницы Сократа, слышали мягкие аккорды кифары, доносившиеся через высоко прорубленное отверстие в скале. Некоторые при этом плакали.
Однажды тюремщик ввел к нему молодую женщину, чье лицо было закрыто лазурным шелком. Женщина сняла покрывало, опустилась на колени и хотела поцеловать руку Сократу. Он поднял ее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173