Я тебя так дерну, что душа с телом расстанется! Видали невежу? – обратился он к сотоварищам. – Вздумал наказывать нас за то, что нам негде жить! Дай нам дом, как у Анита, покажем мы тебе тогда такое, чего тут не увидишь, только приди! А еще говорят – свобода в Афинах… Хороша свобода – прогонять нас с нашей свалки!
Обитатели ям один за другим выползали из-за развалин. Кучка оборванцев двинулась к скифу. Тот попятился:
– Да я что… Я, граждане, только хотел предупредить этих супругов… Дурного и в мыслях не было – в их же интересах… Вот этот старик – свидетель…
Но Сократ молчал и не двигался, и скиф поспешил унести ноги.
Оборванцы повернулись к Сократу, но тот, не сказав ни слова, медленно пошел прочь, сопровождаемый учениками.
По дороге обсуждали то, что видели и слышали. Бездомные люди живут и любятся на городской свалке, заменившей им дом. Закон же это запрещает. Вместе с тем он допускает, чтоб были люди, которым негде приклонить голову. Ксенофонт спросил:
– Найдешь ли тут виноватого? У этого человека нет иной возможности, кроме как поселиться в развалинах. Он не может быть виноватым. Кто же тогда? Что же тогда, Сократ?
Сократ печально глянул на него и сказал только:
– Пойдем дальше.
2
Они остановились у источника Каллирои. Сократ сел на бережку ручья, вытекавшего из водоема, в котором перед свадьбой окунаются невесты. Омыв ноги, он обратился к друзьям:
– Вот и хорошо, что вы подошли поближе: увидите, сколько грязи у меня на ногах. Но грязь уже унесла вода… А какая вода унесет худшую грязь Афин?
– Грязь – неподобающее слово, когда речь об Афинах, учитель, – возразил Платон.
– Ты ее не видел, правда? – Сократ встал. – Пойдемте, я поведу вас, как обещал…
– Куда?
– Чтоб вы видели.
– Но я спросил – куда ты нас поведешь?
– В Тартар.
– Что это еще за чудачество? – тихо спросил Антисфена Федон.
Пошли.
Чем дальше проникали они в квартал, где поселились безземельные, тем уже и извилистее становились улочки; тут и там, словно щели, оставшиеся после выбитого зуба, зияли пустыри на месте обвалившихся лачуг.
На их развалинах, на кучах камней рос репейник, но под ними сохранились подвалы. В подвалах – тьма, крысы и холод, на поверхности – отбросы и смрад.
– Приподними гиматий – запачкаешь подол…
Перекресток. Куда дальше?
Сократ сказал:
– Здесь – вход в Тартар. – Он показал рукой на улочки, по которым сновали толпы нищих, изможденных женщин и рахитичных детей. – Вот река Стикс, река ужаса, там – Ахерон, река вздохов, а это – Кокит, река плача… Воздух здесь как на гноище.
– Не хватает Леты, реки забвения, – вымолвил Антисфен.
Федон:
– Лета – всегда в конце…
– Бросимся в волны Ахерона, – предложил Сократ.
Они медленно двинулись вперед – странные фигуры на этой улочке, тонущей в волнах вздохов.
– Где ты, мой виноградник на склоне горы? Созрела ли хоть единая гроздь? Или затоптали тебя без следа?..
– Я был сам себе хозяин… Было у меня поле, пастбища, был дом. Стада коров, множество добра, а нынче я за весь день не выклянчил даже на ячменную лепешку!
– О моя оливовая роща, как сладостно было отдыхать в твоей тени! Когда поспевали оливки, как славно было собирать их! А теперь? Теперь перед глазами моими – одно уродство…
– Перестань ты вздыхать! Уж лучше утопиться…
Лающий смех с мусорной кучи:
– Да где тут утопишься? Разве что в грязи, ее тут больше, чем воды в Илиссе!
– Ох как больно! Больно! Нарыв с каждым днем взбухает… Что же это со мной? О великая Гера, спаси меня, помоги!..
Видят ли вздыхающие, как руслом Ахерона проходит группа теней? Или это – люди? Кое-кто в группе одет красиво, даже богато, но вон тот молодой человек – в дырявом плаще, а ведет их босой старик в потрепанном гиматии…
– Что им тут надо?
– Чего надо, эй! – яростно крикнули им. – Вы не наши! Были б наши – не так бы выглядели!
И женщина – пронзительно:
– Убирайтесь!
И снова волнами вздуваются вздохи…
Сократ с друзьями свернул в улочку направо.
– А что это за река, Сократ?
– Сам на знаю, погоди, Аполлодор, увидишь…
В начале улочки – пустырь на месте обвалившейся хижины, только старая олива торчит еще… но что это? Какой странный плод свисает с нее…
– Удавленник! – ужаснулся Платон. – О боги!
Под оливой лежит, рыдая, женщина.
Сократ подступил к ней, тихо молвил:
– Позволишь спросить – что здесь произошло?
– Повесился! Мой муж это! У нас пятеро детишек… Понял?!
– Понял, – ответил вместо Сократа Платон и сунул монету в руку несчастной.
Она развернула ладонь, глянула – да так и обомлела…
– Пошли дальше, – поторопил Платон.
Вдоль стены тащится оборванец, за ним крадется другой такой же, в лохмотьях, – с ножом в руке.
Первый круто оборачивается, успевает поймать уже поднятую руку с ножом, выкручивает ее, нож падает.
– Ты, Бассон? Убить меня хотел? За что?
Бассон стонет от боли в вывихнутой руке, дышит прерывисто:
– Тебе дали три обола! И ты еще ничего не истратил, я знаю, я следил за тобой…
Слезы текут у него. От боли? От стыда?
Навстречу бежит плачущая женщина, за нею – двое малых детей:
– Мама, мамочка, возьми нас! Не убегай!
– Я не ваша мать!
– Наша! Мама! Ты наша! Мы всегда были с тобой!
– Ищите себе другую маму, у которой есть чем кормить вас!
И женщина бежит дальше по кривой тропке между лачуг, дети с плачем – за ней…
– Это Стикс – река ужаса… – шепчет Аполлодор.
Старуха стучит в запертую дверь лачуги:
– Открой, Элиада, это я!
Голос изнутри:
– Сейчас, дай доползу до двери…
Старуха:
– Мне нынче повезло, у меня восемь оболов!
Голос изнутри:
– О боги, молчи! Как бы кто не услыхал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173