И вот теперь в раздумье строгом
Кляну себя я иногда
Мы говорили о немногом,
О чувствах наших – никогда!
Как жаль, что жизнь нас разлучила
Куда, куда девалась ты?
Нет, не забыл тебя я, милой,
Моих тревог, моей мечты!..
Письмо не нашло Валю и вернулось обратно в институт. Но оно не долго пролежало в клетке ящика на букву «С» в вестибюле, попав на глаза Громову. Тот прибрал письмо, прочитал и, приложив к нему анонимную записку, направил в парткомиссию «в дополнение к имеющемуся на Судакова И. К. материалу».
В комиссии малоизменённый Громовым почерк сопоставили с почерком его заявления.
– Тут что-то не чисто, – сказал председатель, предварительно разбираясь в материалах. – У меня вызывают подозрение сами заявители: что-то они проявляют усердие не по разуму. Надо запросить все данные на этих двух членов партии – Громова и Иванова…
При обсуждении Судакова на парткомиссии председательствовал военный товарищ, с тремя ромбами в петлицах. Членами комиссии были одна пожилая большевичка с подпольным стажем и рабочий с Красной Пресни – участник революции 1905 года.
Судакова вызвали на трибуну. Не без тревожного волнения он, как полагается, подал партбилет председателю и, коротко рассказав о себе, умолк в ожидании вопросов.
Ему показалось странным и непонятным, что только один вопрос и задал председатель комиссии.
– Товарищ Судаков, как вы думаете использовать свои способности строителя по окончании института?
– Разумеется, куда пошлют при распределении, туда безоговорочно я и поеду, – бодро ответил он. – Но у меня возникло намерение уйти из института и уехать работать. А вуз окончить заочно. Семьей я не обременен и думаю, что могу, работая, учиться и, учась, работать…
– Что ж, это дело ваше. Может быть, и похвально, – сказал председатель. – Но если это вызвано только нездоровой обстановкой, создавшейся вокруг вас, то этого делать не следует. Другое дело, если вы твёрдо убеждены в полезности увязать теорию с практикой в повседневной жизни. Тут вам тоже никто препятствий чинить не может… Кто желает, товарищи, высказаться?
Громов, сидевший в первом ряду, поднял руку.
– Пожалуйста. Ваша фамилия?
– Громов.
– Ваше заявление по делу Судакова?
– Да, наше с товарищем Ивановым…
– Что новое можете оказать? Или то, что уже известно нам из вашей грамоты?
– Я хотел развить и подтвердить наши доводы.
– Не надо. Скажите, Громов, частное письмо товарища Судакова в адрес девушки вы препроводили в комиссию?
Громов покраснел, замялся. Помолчал и с большим трудом ответил:
– Да, оно проливает свет, даёт некоторое понятие о лице затронутого лица…
– Не совсем ясно… Вы хотите сказать, что у человека бывает два лица. Не так ли? Однако, нам кажется, у товарища Судакова одно лицо, и притом без искажений. Подождите пока, вам будет дана возможность поговорить с этой трибуны. Садитесь. Кто ещё желает высказаться?
Лёнька Иванов не осмелился и руки поднять.
Несколько слов сказал секретарь парторганизации, сухой, высокого роста старшекурсник. Медленно подбирая слова и прислушиваясь к своему хриплому голосу, он как-то на ходу перестроился и сказал не то, что хотел сказать.
– Товарищ Судаков пришел в институт переростком, не со школьной скамьи и не из техникума, а поработав и став членом партии. С него и спрашивать должны больше. Учится он, судя по зачетке, отлично. Практику провёл хорошо. Много читает. Я лично сам проверял, – он за два истекших месяца прочёл из библиотеки двадцать девять книг. Из них восемнадцать не имеющих отношения к нашей учебе, в том числе два тома сочинений Плеханова. А Плеханов, как мы знаем, ошибался. И возможно, чтение посторонней литературы возымело действие на сознательность товарища Судакова, и в результате возникло дело по заявлению, которое находится в комиссии. А так он вообще человек ни в чём другом плохом, кроме сказанного в заявлении, замечен не был. В прошлом был какой-то грешок по службе, но взыскание не накладывалось… У меня всё…
– Вопросов у членов комиссии нет? Нет. Товарищ Судаков, возьмите ваш партбилет и чувствуйте себя спокойно, – сказал председатель.
Судаков, не чуя под собой ног, приблизился к столу и, взяв билет, благодарно кивнул комиссии и прошел в зал. Вздох облегчения послышался в зале.
«Не все мои недруги», – подумал Судаков, садясь на свободное место и пряча партбилет в потайной карман.
– Товарищ Громов! – вызвал председательствующий. – Теперь прошу вас на трибуну. Дайте ваш партбилет…
В зале насторожились: не случайно Громова вызвали – тут что-то есть…
Громов заметно волновался. Дрожащей рукой положил партбилет на стол. Перед председателем комиссии лежала небольшая, в четверть листа, архивная справка.
– Ваш год рождения?
– 1902-й.
– Сколько лет вам было, когда поступили на службу в войска Врангеля?
По залу прошёл шумным ветерком шёпот удивления. Громов от такого вопроса побледнел до синевы.
– Восем-н-над-цатый, не то семнадцатый был год… – запинаясь, проговорил он.
– По мобилизации или добровольно?
– Виноват, добровольно…
– Что вас заставило?
– Брат покойного моего отца, мой дядя, в ту пору штабной офицер, уговорил…
– Так. Где находится ваш дядя?
– Одно письмо было из Бразилии. Два – из Аргентины. Эмигрант…
– Так, так, далеконько махнул ваш дядюшка. Где вступали в партию?
– Здесь, на втором курсе…
– У меня вопрос секретарю парторганизации: скажите, знала ли парторганизация института, что в ряды партии она принимала бывшего добровольца белой армии?
– Нет, – растерянно ответил секретарь. – Этот вопрос не всплывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97