Он нес на крашеном шесте портрет Ленина. Звали этого профессора Валерий Никодимович. Было время, когда к нему в этом же институте относились с некоторым незаслуженным подозрением за его прямоту и резкость суждений, и за то, что он якобы не сразу понял и не сразу принял новую власть, ошибочно полагая, что на его долю уже не выпадет при Советах ни больших, ни малых дел. Но скоро эти настроения прошли. А особенным почётом и уважением Валерий Никодимович стал пользоваться в институте после одного поразившего многих случая.
…В памятный день похорон Владимира Ильича, в трескучий мороз, когда на улицах Москвы горели костры и около них грелись дежурившие солдаты и милиционеры, Валерий Никодимович спозаранку и до позднего вечера выстоял в очереди, чтобы прощально поклониться перед гробом Ленина.
Солдаты в тяжёлых длинных тулупах, с винтовками, побелевшие от мороза, удивленно посмотрели на него, когда он выходил из мавзолея. Начальник караула сказал:
– Дед! Ты же весь обморозился! Всё лицо побелело, застыло. Беги, обтирайся снегом. И почему без шапки?..
– Шапку я не ношу и в обычное время, а в такой день? Помилуйте!.. Нет, я не замерз. Я выполнил долг, поклонился ушедшему от нас Ленину, самому большому человеку в мире, самому дорогому, любимому…
– Дайте машину, – распорядился начальник караула, – отвезите этого гражданина скорей домой, сделайте обтирание снегом.
Профессора привезли домой. Снегом он натирался сам. Не чувствуя боли, повредил на лице кожу и перевязанный ходил читать лекции…
Читая курс по истории древнерусской архитектуры и архитектуры вообще, Валерий Никодимович заканчивал иногда свои лекции уже после звонка с полной серьезностью такими словами:
– Друзья мои, некоторые ортодоксальные товарищи говорят, что в моих лекциях недостает марксизма. Я сам понимаю это. Но что делать? Колокольня Ивана Великого стояла до Маркса, стоит и будет стоять, но я знаю, что и учение Маркса будет жить и действовать в продолжении веков. Так вы уж, друзья мои, марксизма позаимствуйте из других лекций. Я ничего против не имею…
И эта добродушная наивность прощалась ему, знатоку и обожателю архитектуры…
Судакову Валерий Никодимович понравился с первых дней. Да и лекции по архитектуре, по истории искусств привлекали его особенно.
Во внеурочное время студенты института, приглашенные Валерием Никодимовичем, небольшими группами приходили к нему на квартиру за консультацией и дополнительной литературой. Жил профессор одиноко. Стены его квартиры были сплошь завешены репродукциями итальянских художников и его собственноручными зарисовками древнерусских храмов, усадеб классического стиля, и даже ветряных северных мельниц. Шкафы переполнены, на полу – навалом книги об искусстве в роскошных изданиях, и тут же изрядно потрёпанные альбомы, чертежи, распухшие папки, пылью покрытые фолианты. Письменный стол так загроможден книгами и бумагами, что не только работать за ним, подступиться к нему невозможно. Зато из вещей личного, бытового пользования посмотреть было не на что: бугроватый костыль, старый зонт в углу у дверей, тёплые валенки и всем студентам известное, не имеющее износу пальто с потёртым воротником. Да ещё старый матёрый кот в мягком, покрытом чехлом кресле.
Когда Судаков с товарищами пришел к Валерию Никодимовичу, профессор лежал на кушетке. Около него на табуретке – стакан холодного чаю и несколько раскрытых книг.
– Разрешите, Валерий Никодимович?
– Всегда рад.
– Книг бы по искусству, – попросил Судаков.
А товарищи его – одни пришли за консультацией, другие держали в руках зачётные книжки.
– Кто за книгами, выдам сейчас. Условие одно: не потерять, возвратить. Учтите, книги эти не частные. Я их завещал библиотеке института. А кто за консультацией, с теми побеседую. Что конкретно вас интересует, Судаков?
– Эпоха Возрождения…
– Доброе дело. Рассаживайтесь, ребятки, на диван, снимите с него журналы. Василия Котофеевича прошу не беспокоить, это его собственное кресло!..
Валерий Никодимович поправил на себе подтяжки, раскрыл шкаф, где находилась литература по всем видам искусств Италии.
– Пожалуйста, выбирайте сами. Здесь ничего вредного нет, всё полезное…
Судаков осторожно стал прикасаться к книгам, с некоторыми знакомился только по корешкам, иные перелистывал.
– Выбирайте не более пяти-шести книг. Понадобится – снова придёте, – предупредил Судакова профессор и заговорил, обращаясь ко всем студентам: – Ах, друзья мои, какое это великое чудо в истории человечества! Представьте себе в одной компании Леонардо да Винчи, Тициана, Микеланджело, Джорджоне, Корреджо и, наконец, среди них сам Рафаэль!.. Знаете, что я вам посоветую, Судаков? Не берите вы этих монографий о великих итальянцах. Возьмите и со вниманием прочтите Стендаля – те тома, где он, сочетая глубину мысли с мастерством художника, пишет историю живописи Италии. Вы поймёте, почему зодчество, скульптура и живопись так совершенствовались в отдалённую от нас замечательную эпоху. Прав Стендаль, когда говорил, что «этому великому веку, единственному, который совмещал в себе ум и энергию, недоставало только науки об идеях». В наш век идей достаточно. Господствующее, ведущее место завоёвано и будет принадлежать философии материалистической. Увы, друзья мои, мне немного жить осталось; вам быть свидетелями, продолжателями и вершителями великих деяний наших русских мастеров-художников, строителей и учёных. То, что подсказывает Менделеев, придется вам раскрывать и дарить народу. Что достигнуто Циолковским – вам завершать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97