там может быть изображена Святая Жанна, горящая на костре. Большинство триптихов отражают Распятие или благословенную Деву Марию, и на них нет никаких костров.
– Г-м-м. Да, судьба иногда преподносит злые шутки. Если тут скрыт какой-то тайный смысл… И в любом случае, если даже Брандт не тот человек, которого ты ищешь, то остается много других фрицев, которые приезжают из Южной Америки, как я уже сказал тебе. Среди них каждый может оказаться именно твоим.
– Но, с другой стороны, может и не оказаться. – Ги осушил свой стакан и поставил его на столик. – Ладно, иду спать. Кому-то из нас завтра придется отправиться на работу. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
На этот раз поднялся и Билл.
– Да, прости, что задержал тебя так поздно, Ги. Можешь выпихнуть меня отсюда утром в любое время. Мне надо все-таки завести свою машину. Да и Диана будет беспокоиться, куда это я запропастился. – Он потянулся с бесцеремонностью человека, который слегка перебрал. – Не забудь, что если все-таки заинтересуешься тем местом, то я смогу замолвить за тебя словечко. Но не тяни. Есть много других желающих отправиться туда.
Ги кивнул.
– Спасибо, подумаю. Но не прямо сейчас. Сейчас я хочу добраться до подушки, зарыться в нее с головой и немного поспать.
Но заснуть он так и не смог. Хоть он и ужасно устал, мысли несвязно роились в его голове, не давая покоя. Он лежал и смотрел на лучик света на потолке, отбрасываемый уличным фонарем, и поглядывал на неплотно задернутые занавески, раздумывая над словами Билла.
Конечно, это похоже на безумие. Вероятность, что немец, остров которого посетил Билл, окажется тем самым фрицем, который уничтожил членов его семьи, была незначительной. И все же Билл не мог отбросить такую возможность, какой бы маловероятной она ни была. Несмотря на все прагматические черты характера, приобретенные с годами, где-то глубоко внутри своего существа он сохранял веру в судьбу. Должен же где-то находиться этот подонок. Его так и не поймали. Он живет где-то на белом свете, хотя лишил жизни Шарля, отца Ги. Почему это не может быть именно тот островок в Карибском море? Как назвал его Билл? Мандрепора?
Ги подбил себе подушку под голову и закрыл глаза. Отто фон Райнгард. Так звали нациста, который приказал убить отца. Это имя преследовало Ги с детских лет, имя, которое дед выговаривал с ненавистью. Отто фон Райнгард. Ги часто думал, что если когда-нибудь найдет его, то тут же прикончит. Но Отто скрылся, улизнул в крысиную нору, откуда раньше вылез, и Ги даже не надеялся, что ему представится возможность разыскать его.
Неужели сейчас судьба подает ему Отто Райнгарда на тарелочке с голубой каемочкой? Ему казалось, что в глубокой тишине он слышит голос деда, низкий, звучный, рассказывающий на утонченном французском языке, как он часто делал, о зверствах нацистов и страданиях своих земляков.
– Это были дьяволы, сынок, – бывало, говорил он, и Ги, примостившись возле ног деда, слушал его как завороженный, затаив дыхание. Ему не нравились эти рассказы, они порождали у него кошмары, но каким-то странным образом и вызывали из небытия образ отца, которого он не успел узнать ближе.
Ги исполнилось всего три года, когда отец погиб, а Кэтрин, его мама-англичанка по какой-то странной причине не хотела рассказывать о нем. Она, конечно, сказала, что Шарль погиб героем и объяснила, что позволила его отцу Гийому оставить у себя орден Военного Креста, которым посмертно наградили Шарля, зная, как дорог тому этот орден. Даже маленьким ребенком Ги инстинктивно понимал, что воспоминания вызывают у нее страдания. А так как он любил свою мать, то не приставал к ней с расспросами, хотя ему трудно было преодолеть любопытство и желание больше знать о своем отце.
В уютном коттедже, в котором они жили на окраине городка Нью-Форест, не было ни одной фотографии отца и вообще никаких примет времени, проведенного во Франции до рождения Ги и первых лет его жизни, хотя было множество фотографий и других сувениров, относившихся к его детству в Англии.
Ги находил это довольно странным и однажды спросил мать об этом.
– Я ничего не смогла захватить с собой, – произнесла она глухим, поникшим голосом, что резко контрастировало с ее обычной жизнерадостностью. – Я уехала оттуда в большой спешке.
– Ты не смогла захватить абсолютно ничего?
– Да, именно так. Тогда шла война, Ги. Повсюду сновали немцы. Тогда люди не думали о вещах. Я привезла тебя самого. Ты был самым дорогим, что у меня осталось.
– А как же папа? Почему он тоже не приехал?
– Не смог. На самолете для него не нашлось места. Да и вообще он бы ни за что не оставил Савиньи.
– Даже ради того, чтобы быть с нами?
– Твой отец тебя очень любил. Но на нем лежала обязанность оставаться в Савиньи, присматривать за поместьем и за теми людьми, которые зависели от него. Твой отец всегда считал Савиньи… как бы это сказать… священным достоянием. Когда-нибудь ты поймешь это.
– Должно ли оно стать священным достоянием и для меня тоже? – Ги уже тогда знал, что в один прекрасный день получит наследный титул барона.
– Оно станет для тебя тем, чем ты захочешь, чтобы оно стало, Ги. Но я надеюсь, что ты из-за него не поставишь под угрозу свое счастье.
Тогда он не знал, что она имела в виду, и даже теперь, став взрослым человеком, он все еще не разгадал подлинного смысла ее слов, хотя и начинал догадываться.
– Ну, если ты не смогла тогда захватить свои вещи, то почему не съездила за ними после изгнания немцев? – вопрошал он с последовательностью семилетнего ребенка. – Я бы съездил, если бы бросил свои вещи… ну, свои игрушечные автомобили, грузовики и другие игрушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154