Лачуга по сравнению с квартирой, где она родилась. Зато очень уютно: хороший ремонт, чистота, порядок, коврики, цветочки, огромная телевизионная панель и очень приличная музыкальная система. Такое на зарплату врача не купишь…Маша приняла душ. Я не стал подглядывать, хотя так и подмывало заглянуть в ванную.Она вышла в розовом махровом халате, прекрасная, как древнегреческая богиня. Уселась на диван (такой же белый, как у матери), подобрала под себя ноги, направила пульт в сторону настенного экрана. В этот момент прозвенел звонок.– Я слушаю.На том конце был мужской голос:– Маша, это я.– Привет.– Ты же обещала позвонить, собирались вместе поужинать…– Витя, я очень устала. К тому же мы встречались сегодня с мамой.– Как она?– Спасибо, хорошо. Разве ты не в курсе? Ты у нее в фаворе. Пиарила изо всех сил.– Я бы предпочел, чтобы это качество передалось по наследству.– Может, я папина дочка.– Скорее, причудливое сочетание генов.– Это что, комплимент? Тогда спасибо.Судя по тону, этот Виктор ей совсем не нравился. Я ликовал.– Можно, я к тебе заеду? Посидим немного, и я испарюсь.– Нет.– Хорошо, когда мы встретимся?– Не знаю, может, на той неделе. А тебе не кажется, что ты напрасно теряешь время?– Для тебя мне ничего не жалко.Молчание. Выждав паузу, мужчина продолжил:– Маша, мне надо серьезно с тобой поговорить.– Я ненавижу серьезные разговоры, но если ты настаиваешь…– На той недельке я слетаю в Лондон, и мы встретимся.– Хорошо.Последнее слово Маша произнесла почти радостно, словно пыталась как можно дальше оттянуть неприятные объяснения с влюбленным в нее парнем. Ну уж нет!.. Мамашина «хорошая партия» пролетает, как великий заирскии народ, – теперь я ее никому не отдам.Трубка зазвонила вновь. На этот раз это была подруга. Отняла полчаса. Следом – топ-менеджер компании. Одновременно кто-то звонил на мобильник. Доброта ее погубит… Все хотели говорить с ней, все хотели услышать ее мягкий грудной голос, успокаивающий, обволакивающий. Почему она не психотерапевт? За это бабки надо платить – по сто долларов в час.Не отрываясь от телефона, она приготовила птичий ужин, состоящий из фруктового салатика и зеленого чая. В половине двенадцатого Маша отключила все телефоны. Кто сказал, что красота – это счастье? Люди, в массе своей лишние, безжалостно расхищали ее свободное время.Маша скинула халатик, и я почувствовал себя престарелым онанистом, вооруженным мощным биноклем, – сидит себе невидимый в кустах неподалеку от пляжа и подглядывает за юными девицами в бикини.Маша юркнула под одеяло, прочитала пару страниц какого-то отчета, зевнула, прочитала еще одну страничку и выключила лампу.Я подождал, когда ее дыхание стало тихим и мерным, как шепот морской волны. Она спала, укрывшись от жизни своим одеялом. Спала как ребенок. Никаких ангелов-хранителей, никаких домовых поблизости не наблюдалось. Тишина и покой. Я терпеливо дожидался той фазы, когда мог проникнуть в ее сон. Вечер, затерянный пляж, теплый ветерок приятно ласкал кожу. Мягко шелестели волны, нашептывая древнюю песню любви. Одна, совершенно обнаженная, сама удивляясь своей смелости. Купальник сиротливо валялся на песке в нескольких шагах. Ей казалось, кощунственно лежать под вечной россыпью алмазных звезд в какой-то тряпке, купленной в питерском магазинчике. Пальцы… Они вышли из-под контроля. Какой-то остаток здравого смысла пытался кричать: остановитесь, пожалуйста, так не правильно. Но они и не думали исполнять приказания – слишком много «за» и так мало «против». Коснулись обнаженной груди. Она медленно чертила замысловатые спирали, в эпицентре которых пылали соски. Большой и указательный пальцы сжали их почти до боли. Она услышала свой стон. Песок прошуршал под отступающей волной. Спина выгнулась, правая рука пустилась вниз в пьянящей прогулке по трепетавшему животу, и дальше вниз, где все давно пылало, требовало, умоляло. Она пыталась собрать остатки воли, но тело уже не подчинялось приказам командного пункта. Пальцы проскользнули в источник наслаждения, горячие волны пробегали по телу, стучали в висках, в груди… Шуршание песка. Совсем близко… Кто-то приближался к тому месту, где она лежала. Одеваться поздно. Сердце стучало, как молоток. Она зажмурила глаза, старалась не шелохнуться в последней надежде, что ее не заметят. Когда открыла, не поверила своим глазам. – Ты?! Откуда?! Я приложил палец к губам. – Не спрашивай. Маша не могла пошевелиться, глаза сверкали, отражась в звездах. Я опустился на колени и припал к ее мягким губам. Они отозвались, сперва робко, потом все более страстно. Гибкие руки обвили мою шею, грудь опускалась и опадала, сердечко стучало, как сумасшедшее. Даже там, в нашу первую ночь в гостинице, мы не могли отдаться друг другу полностью. Рядом находились какие-то люди, машины, город, суета… Теперь она в полной моей власти. Здесь, во сне, мы сняли друг друга с предохранителей и упивались своими тайными фантазиями, дарили себя без остатка, стали одним целым, и этот любовный ураган не заканчивался очередным оргазмом, казалось, этому не будет конца… Но время диктовало свои правила. Последний поцелуй – и я исчез. Ослабевшая и счастливая, она направилась к воде. Море древнее и мудрое приняло ее в свои объятия, ибо только оно могло породить богиню любви. Вот и все… Сто с лишним лет назад Вере Павловне приснился сон, который десятилетиями разбирают в школе, но в реальности половозрелые старшеклассницы закрывают глазки и видят совсем другие сны – бессознательное подсовывает по ночам свой видеоряд. Большая часть таких снов забывается, но в сердце остается шлейф неизъяснимого томления, а в сознании стойкое подозрение, что книжная Вера Павловна – типичная фригидная телка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82