+ + +
Когда рано весной гуляешь недалеко за городом, среди дач "в озерах", мечтательность и ощущение мест привлекают внимание к смутным, поначалу неочевидным связям, которые намечаются в тусклых, как воспоминание, пейзажах. Запущенные строения, от этого близкие природе, и сами заросли, прикрывающие дома и механику, дают здесь сквозящие в обрывках мыслей эфемериды, чудесные встречи и тут же прощание, невнятные отголоски - а теряющиеся тропы и нарочно открывающиеся виды заставляют подозревать, что все это пасторали, разбитые в памяти леса по догадке искусства; тем более, что "большой Петербург" уже обстроился кругом этой долины железной дороги, подчеркнув далеко не географический характер предместья. Оно лежит на закат от мест исторических: здесь острое, потайное уединение. С мостков, в дожде, пруд, талый из снега колодец, засвечивают, если вглядеться глубоко, бродячие странного чувства изумрудные искры. Так и начинаются сказки о "болотных огнях", глубоководных рыбках уродцах, беспорядочно гоняющихся каждая за собственным зеленоватым светляком. Но это первые намеки той скорой поры, когда зеленые завязи, пока что проступающие в камне и бронзе как признак гниения, трупной порчи - вдруг пробиваются из-под спуда лужайками, вырываются из почек, окончательно распускаясь в некий сад среди белых цветов, душистого ветерка и мелодических трелей, обычно навевающих влюбленное, поэтическое состояние духа. В этом пышном расцвете зной собирает себя по тенистым, скоромным купинам, и разрешается в нечаянные бельведеры - где все пейзажи, иллюзии и порывы связуются весьма натурально, вдвоем. Впрочем, это домашние нравы садов, тень палящая. От этого зноя и деревья в разгаре июня вдруг покрываются, как изморозью, серебристой паутиной: клещ опутывает на стволах кишащие изумрудные ростки своих червей. Не они ли те бледные мотыльки, мошкара, которая считается дыханием мира ночи и сновидений? Или это насекомое заражение в болотистой местности, эхо ядерных катастроф? Сезоны путаются, все времена года проходят, сменяясь и перемешиваясь, беспорядочно быстро - а времена сливаются в одно.
2
Единственное усилие, которое стоит сделать то, с которым узнаешь географию своей собственной природы.
П.Боулз
С тех пор мои встречи идут своей чередой: трудно пересказывать все их превратности и разговоры. По этим запискам вы поняли, что роман мой не состоялся. За это время вообще многого не случилось, и для меня и для других - однако произошло многое. Пытаясь передать вам мои похождения и дружеские беседы, я захлебнулся ... Внезапные мысли теряются, ничего не сказано напрямую, намерения повисают, все походя забывается - и какая же сила ведет нас, сопоставляющих воображаемые миры, чтобы они рассыпались? Вместе с тем, что заставляет жизнь вокруг нас меняться стремительно, искажая привычные уголки и лица, исполняя какой-то болью наше уже невнятное бормотание? Возможно, этот беспорядочный вихрь судороги; а пока что невероятные фантомы терзают наше слабое пробуждение... Я видел изумительные вещи, но разве вы мне поверите? Среди нечаянных подарков, вообще справляющих нашу игру в этой жизни, ее метки и марки, мне тоже выпало яичко. Гость заявился на Пасху, как фокусник, с целой корзиной этих яиц, которая нелепо шла и к восточному лицу со шрамом и к элегантной черной паре под малиновым кепи. Так я узнал Владимира Тамразова, курильщика и чародея, от него - многие халдейские навыки. Теперь это один из моих любимых друзей, однако дальше его история идет отдельно. Тогда, прощаясь наутро, он подарил мне яичко, белое и со странным запахом. Оно долго было в чашечке у меня на столе, а потом упало, разбилось, и я обнаружил внутри скорлупы неизвестно как - и на каком языке - нарисованные знаки. Когда я с этим разберусь, то напишу вам. Другую историю мне вспоминать стыдно: то, что связывало меня с этим приятелем, нехорошо. Я жил у него, когда было трудно, а потом избегал его. Какое-то время были еще случайные встречи в кафейницах, были его телефонные звонки и письма. Последнее письмо он сам опустил в мой почтовый ящик, где-то через неделю после того, как я на ходу возле "ЧеКа" на Невском проспекте бросил ему, что уезжаю в Америку навсегда... Нечего сказать. Я спешил, баловень, счастливый новым пальто... а рядом, "В двух шагах", меня ждала Милена. Больше я его не видал и не вижу. Иногда мне сдается, не уплыл ли он сам за тот океан, на который ему намекали? Итак, спустя многие события - а не годы - я снова решил заработать на вас, читатели. Я проживаю письмом и пользуюсь беспечными друзьями, чтобы развлекать за счет их чудной гибели. Поспешно зарывая их в землю, потому что знаю, насколько это ценится... В письме моего приятеля много такого, что заставляет за него объясняться, толковать и подталкивать его руку, нотами безумия и поэзией сглаживая здравомыслие самоубийцы. Но кто знает, если он жив, не придает ли моя работа правды его словам? И тогда, нет ли здесь того запредельного опыта, преодолевающего упадок и разобщение - когда не позор живым и не мертвые счастливы, а пробегающая мимо колоннады по площади душа моя целует меня, и дальше перед нами раскрываются прогулки и объятия, где знать не надо, как в глубине Василия Острова испытывал Андрей Николев
... как мне предметы очертить и знать, что я, а что не я...
+ + +
"Со дня нашей встречи в Ленинграде мы все разъехались далеко: уже и самого города нет, а есть Петербург, и он с каждым месяцем моей новой жизни удаляется от тех друзей, которые все еще мысленно собираются за чайным столом - хотя кто из берлинского окна, кто скучая в американском кампусе, а кто с берегов Мертвого моря, откуда не ходят почтовые корабли.
1 2 3 4 5 6 7 8