Келли тяжело дышала. Даже издалека я заметила, как сильно она дрожит. И ее плечи в этот жаркий летний полдень были укутаны в белую меховую накидку.
Тут я подумала, что готова сбежать прямо сейчас, но, вероятно, я сама себя обманывала. Я стояла и наблюдала за ней сквозь аккуратную зелень лугового мятлика, который странно смотрелся на этом северном денверском газоне. Стебли были покрыты водяными брызгами, в которых светились крошечные радуги. Меня тянуло к ней, как и всегда. Что-то было не так, и мне предстояло влипнуть в это «не так» по самые уши.
Она заметила меня и улыбнулась, ее лицо исказила слабая гримаса, от которой у меня сжалось сердце. Я отчаянно сожалела о том, что пришла, но инстинкт самосохранения, как и все мои полезные инстинкты, проснулся слишком поздно.
– Привет, Бренда!
Я открыла узорчатую кованую калитку, по высоте едва доходившую мне до пояса, обернувшись, аккуратно закрыла за собой задвижку и прошла по дорожке, обсаженной с обеих сторон петуниями.
– Келли, – заговорила я, сделав над собой усилие, чтобы протянуть ей руку, – как я рада тебя видеть!
Рука ее была ледяной. Я до сих пор отчетливо помню, как сильно меня удивило это холодное прикосновение. На какой-то момент я совершенно растерялась, вспомнив о том, что жара стоит почти сорокаградусная. Келли склонилась мне навстречу, перегнувшись через перила, и легкий знойный ветерок заколыхал с полдюжины колокольчиков, так называемой музыки ветра, свисавших с карниза. Они наполнили воздух нежной какофонией. Вокруг Келли буйно вилась сочная зелень, в обрамлении которой ее лицо казалось почти призрачным. Пахло жимолостью – ароматом ее духов, и одновременно до меня доносился болезненный запах ее дыхания. Она сердечно мне улыбалась; ее бледно-розовые, почти бесцветные губы странно соседствовали с желтоватым оттенком зубов. Под глазами лежали темные круги. На мгновение мне с ужасом представилось, что она сейчас перевалится через перила и упадет прямо в мои объятия и что, когда я подхвачу ее, окажется, что весит она не более, чем прерывистая песня «музыки ветра».
Голос у нее почти не изменился: он был все такой же сухой, сдержанный, хорошо поставленный. И все же как будто надтреснутый, можно было подумать, что те два слова, которые она произнесла, исчерпали все ее силы. Она сделала глубокий вдох, обвила ледяной рукой мою талию и пригласила:
– Давай заходи.
В последний раз мы с Келли виделись на ее свадьбе. Я наблюдала за церемонией на некотором расстоянии, гадая про себя, как могла моя подруга дойти до такой глупости и возможно ли, что со мной когда-нибудь случится то же самое. К тому времени мой отец уже был болен, а мать умерла давным-давно. Потом я выстояла огромную очередь только для того, чтобы Келли пожала мне руку и поцеловала в щеку, как будто никогда меня прежде не видела. Или больше не увидит.
Рон, ее новообретенный муж, наклонился, чтобы тоже меня поцеловать. Я ему отомстила, раскашлявшись от мускусного запаха его идиотского лосьона. Рон был высоким и очень светловолосым, его щеки и верхнюю губу покрывала по-младенчески мягкая щетинка. Возложив свои огромные лапы мне на плечи, он очень серьезно посмотрел на меня сверху вниз и сообщил:
– Я люблю ее, Бренда. – Он был похож на бойскаута, произносящего свою клятву. – Она стала моей лучшей половиной.
Позже я процитировала это заявление своим подругам; мы дружно смеялись и закатывали глаза к небу. Рон всегда был очень искренним. Самое простое бытовое замечание, например, о погоде или о еде, которую подают в столовой, он высказывал в такой манере и таким тоном, что можно было подумать, будто он зачитывает декларацию об ограничении распространения ядерного оружия.
Рон был парень простой. Частенько бывало, что он вроде бы не улавливал смысла шуток, особенно непристойных, и все равно добродушно посмеивался. Ему было нелегко следить за нашей по-восточному скорой болтовней, но он переводил взгляд с одного собеседника на другого, словно встревоженный щенок, делая вид, будто все понимает. Он был такой легкой жертвой, что мало кто из нашей компании мог противиться искушению подшутить над ним.
Учебу он окончил благодаря талантам Келли. Сперва она буквально все делала за него; его специальностью была политология, а она занималась лингвистикой, так что ей приходилось учиться за двоих. И при этом ночи напролет она просиживала над книгой не чаще, чем любой из нас. В конце концов, Рон смог сам писать черновые наброски, которые Келли потом тщательно редактировала. Этих двоих нередко можно было увидеть за библиотечным столом: они сидели, прижавшись друг к другу, Келли имела вид грозный и решительный, а Рон выглядел и серьезно, и добродушно, и смущенно.
Она научила его всему. Как составить и записать простейшее предложение. Как подготовиться к экзамену. Как прочесть целый абзац от начала до конца без запинки и с правильной интонацией. Как вести себя за столом, чтобы не вызывать отвращение у окружающих. Как поступить, если в студенческой ассоциации возник конфликт. Когда сама система университетских студенческих ассоциаций стала в нашем маленьком либеральном кампусе предметом для насмешек, в Роне вдруг проявились достоинство и деловитость. На последнем курсе его выбрали королем выпускного бала, и Келли, одетая в золотистый шифон и нарочито застенчивая, не выпускала его руку из своей.
Ходили сплетни, что и о сексе Рон узнал только благодаря Келли. В первый год, еще до того, как многочисленные предписания и правила были смягчены и юношам и девушкам разрешили ходить друг к другу в гости, все занимались любовью прямо во дворе общежития первокурсниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9