– Эмилио.
Малышка вновь повторила слово, но на сей раз не справилась с гласными, и получилось:
– Ми-ило.
Улыбнувшись, Эмилио не стал ее поправлять, думая: «Довольно близко, chiquitita, довольно близко». Он почему-то решил, что это девочка, и уже полюбил ее всей душой. Теперь он ждал, зная, что малышка потянет его руку к себе. Она так и сделала, хотя прижала ее ко лбу, а не к груди.
– Аскама, – сказала она.
Эмилио повторил слово – ударение на первом слоге, а второй и третий едва обозначаются, произносятся быстро и слитно, слегка понижаясь в тоне.
Затем он сел, скрестив ноги, в тонкую коричневато-желтую пыль тропы. Аскама тоже чуть сдвинулась, чтобы смотреть ему в лицо, и Эмилио знал, что обе группы, туземцы и пришельцы, видят их с двух сторон. Перед своим следующим шагом он повернул голову и встретился глазами со взрослым, который вывел малышку вперед и сейчас стоял невдалеке, неотрывно следя за Аскамой. Привет, мама, подумал Эмилио. Потом опять сосредоточился на девочке. Подавшись назад в легком удивлении, он издал тихий возглас и, широко открыв глаза, спросил:
– Аскама, что это?
Протянувшись за ее ухо, рука Эмилио внезапно вынула цветок.
– Си зхао. – воскликнула Аскама, изумленная сверх всякой меры.
– Си зхао, – повторил Эмилио. – Цветок.
Он оглянулся на взрослого, широко открывшего рот. Та не пошевелилась, поэтому Эмилио продолжил, сотворив из пустоты уже два цветка.
– Сазхай. – вскричала Аскама, называя, по-видимому, форму множественного числа.
– Воистину са зхай, chiquitita, – прошептал он, улыбаясь.
Вскоре вперед вышли и другие дети, их родители тоже придвинулись, и вот уже обе группы, пришельцы и местные, соединились, увлеченные представлением, окружив Аскаму и Эмилио, который заставлял камушки, листья и цветы множиться, исчезать, появляться, а заодно узнавал то, что могло быть числами, существительными и, что более важно, выражениями удивления, озадаченности, восторга, следя за лицом Аскамы, поглядывая на взрослых и детей, чтобы проверить реакцию, впитывая язык тела и отражая его в танце открытия.
Улыбаясь, исполненный любви к Господу и Его творениям, Эмилио наконец протянул руки, и Аскама с готовностью устроилась на его коленях, удобно свернув вокруг себя мускулистый, сужающийся к концу хвост и наблюдая, как он приветствует других детей, начиная узнавать их имена в свете трех солнц, прорвавшемся сквозь облака. Эмилио ощущал себя призмой, преломляющей Божью любовь, словно дневной свет, испускающей ее во все стороны, и это чувство было почти осязаемым, пока он усваивал и повторял как можно больше из того, что ему говорили, мигом улавливая музыкальность и ритм речи, звучание фонем, охотно принимая негромкие поправки Аскамы, если что-то он произносил неверно.
Когда разговор стал более хаотичным, Эмилио рискнул и залопотал какую-то бессмыслицу, с серьезным видом подражая мелодике и базовому звучанию фраз, но более не стараясь быть точным в выборе слов. Такая тактика неплохо сработала при общении с гикую, а вот островитяне Трука оскорбились. К его облегчению, здешних взрослых это, похоже, позабавило; не было возмущенных криков или угрожающих жестов, а дети визжали и наперебой требовали, чтобы он «поговорил» с ними в этой веселой и глупой манере.
Эмилио понятия не имел, сколько прошло времени, но почувствовал, что спину ломит, а ноги затекли под весом Аскамы. Сняв малышку со своих колен, он с трудом поднялся, но держал ее за руку, озираясь, словно впервые все это увидел. Он заметил Джимми и Софию, которая крикнула ему: «Волшебные фокусы! Сандос, вы скрыли это от меня!» – поскольку этого не было в ее ИИ-программе. Потом Эмилио увидел Марка Робичокса, затерявшегося в толпе, – с малышом на плечах, который гордо смотрел поверх взрослых. И был там Д. У., чьи глаза, как ни поразительно, наполняли слезы. Эмилио поискал взглядом Джорджа и Энн Эдвардc. В конце концов он нашел их, взявшихся за руки, и Энн тоже плакала, но Джордж радостно ему улыбнулся и сказал, повысив голос, чтобы пробиться сквозь гвалт, устроенный детьми:
– Если кто-то спросит, мне сто шестнадцать! Откинув голову, Эмилио Сандос засмеялся.
– Боже! – крикнул он в солнечный свет и, наклонившись, поцеловал Аскаму в макушку, а затем притянул малышку к себе, будто хотел заключить в объятия все мироздание.
– Боже, – снова прошептал он, закрыв глаза, с ребенком на руках. – Вот для чего я был рожден!
И это была чистая правда. Вся его жизнь была лишь прелюдией к наступившей гармонии.
22
Неаполь: июнь 2060
– Итак, этому ребенку поручили учить ваш язык и обучать вас своему – верно? – спросил Йоханнес Фолькер.
– По сути, да. Руна – торговый народ. Чтобы вести дела, им нужно знать много языков. Их дети, как и наши, обучаются языкам быстро и с легкостью, поэтому они этим пользуются, понимаете? Каждый раз, когда формируется новое партнерство, ребенка совместно воспитывают его семья и делегация чужаков, в которую тоже входит ребенок. Чтобы наладить всестороннее общение, требуется года два. Затем язык передается потомкам руна. С обретенными торговыми партнерами поддерживаются стабильные отношения, развиваемые на протяжении поколений.
Был пасмурный безветренный день. Они оставили окна открытыми, и ровный шум теплого июньского дождя гармонировал с тихим монотонным голосом Эмилио Сандоса. Винченцо Джулиани перенес слушания на вторую половину дня, что позволяло Сандосу выспаться утром, если ночь выдавалась трудной. Похоже, это помогло.
– И они вообразили, будто вы ребенок, выполняющий эту функцию? – спросил Йоханнес Фолькер.
– Да.
– По-видимому, оттого, что вы были ниже ростом, чем остальные в вашей группе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162