– вдруг выпал ил Джимми сдавленным шепотом. – В смысле, я с ума схожу!.. Надеюсь, мои слова тебя не смутят, хотя, черт подери, мне самому неловко, но даже Д. У. начинает казаться мне милашкой! София вполне ясно дала понять, что она не заинтересована и…
Эмилио вскинул ладонь, не желая слушать дальнейших подробностей.
– Джим, когда ты вызвался лететь, то знал, кто входит в команду. И я уверен, ты не думал, будто госпожу Мендес включили в состав ради твоего удобства…
– Конечно, нет! – сказал Джимми, негодуя на то, что его заподозрили в низменных расчетах. – Просто я не знал, что будет так тяжко.
– Мягко говоря, – пробормотал Сандос, отводя глаза в сторону.
На его губах мелькнула улыбка.
– Мягко говоря. Господи, как это ужасно! Засмеявшись, Джимми обхватил длинными руками голову и сжался в угловатый комок, всем своим видом выражая отчаяние. Затем он развернул конечности, посмотрел на священника и прямо спросил:
– Нет, серьезно – что ты делаешь? То есть я имею в виду: что, по-твоему, делать мне?
Джимми ожидал услышать что-нибудь насчет владения собой, проповедуемого религией «дзен», или про чтение молитв по четкам, и поэтому не сразу понял, когда Эмилио посмотрел ему в глаза и сказал:
– Позаботься о себе сам, Джим.
Сперва – по тому, как это было сказано: с интонацией, которая обычно предваряет прощание, – Джимми подумал, что его выставляют. И лишь через минуту до него дошло.
– О, ну, да. Я так и делаю, но…
– Тогда заботься о себе чаще. До тех пор, пока не поможет.
– А тебе помогает? Я имею в виду, может, спустя какое-то время больше не хочется, а?
Лицо Эмилио стало непроницаемым.
– Джим, даже у священника есть частная жизнь. Впервые за время их знакомства Джимми почувствовал, что переступил некую черту, и со всей возможной быстротой сдал назад:
– Извини. Правда. Конечно, мне не следовало об этом спрашивать. Господи…
Явно ощущая себя неловко, Сандос вздохнул:
– Полагаю, учитывая обстоятельства… Ладно, отвечая на твой первый вопрос, могу сообщить, что при опросе пятисот человек, давших обет безбрачия, четыреста девяносто восемь из них признались, что мастурбируют.
– А как насчет оставшихся двух?
– Элементарно, Ватсон. Из их ответа можно сделать вывод, что у них не было рук.
Прежде чем Джимми перестал смеяться, Эмилио сухо продолжил:
– Что до твоего второго вопроса, могу лишь сказать, что после двадцати пяти лет воздержания потребность сохраняется.
– Боже! Двадцать пять лет…
– Первая часть твоего восклицания объясняет вторую часть. Эмилио расчесал пальцами волосы – нервная привычка, от которой никак не мог избавиться. Уронив руки, он положил ладони на колени.
– На самом деле ты в более трудном положении, чем священник или монахиня. Целибат – не то же самое, что воздержание. Это активный выбор, а не просто отсутствие подходящего случая.
Джимми не сказал ничего, поэтому Эмилио продолжал тихим голосом, с серьезностью во взгляде:
– Послушай, я буду с тобой честен. Священники отличаются от всех других своей способностью хранить обет. Это общеизвестно, да? Если священник один раз в месяц тайно посещает женщину, он может растянуть свой самоконтроль до этих пределов, занимаясь сексом даже чаще, чем иные женатые мужчины. И однако для него все еще существует идеал целибата. И с течением времени священник может подходить все ближе и ближе к тому, чтобы слиться со своим целибатом. Это не значит, что мы не чувствуем желания. Это означает, что мы надеемся достичь точки – в духовном смысле, – которая придаст смысл нашим усилиям.
Джимми сидел молча, глядя на серьезное и необычное лицо мужчины напротив него, а когда заговорил, его голос словно бы стал глуше:
– А ты достиг этой точки?
Неожиданно лицо Эмилио оживилось, и он как будто уже собрался что-то сказать. Но затем его пальцы опять расчесали темные волосы, а глаза скользнули в сторону.
– Даже у священников есть частная жизнь, – вот и все, что он произнес.
Этой ночью, уже лежа в своей койке, Джимми вспомнил разговор с Энн, состоявшийся как-то вечером, еще в Пуэрто-Рико.
Он пришел к Эдвардсам на ужин, а Джордж, который, похоже, всегда знает, когда кому-то нужно поговорить с Энн наедине, рано ушел спать. После первого радиосигнала инопланетян прошло три недели, и Джимми был подавлен, потому что все думали, будто он тут напортачил или что Элейн Стефански права и Джимми стал жертвой мистификации или, что еще хуже, он сам все это подстроил. Он до сих пор часто виделся с Софией по работе, а в общении с Эмилио ощущал неловкость, гадая, не любовники ли эти двое. Джимми испытывал муки ревности, но осознавал, что судит поспешно, и был очень обеспокоен этой мешаниной чувств.
Некоторое время он говорил обиняками, но Энн поняла, куда Джимми клонит.
– Нет, не думаю, что между ними что-то есть, – сказала она прямо. – Понимаешь, не то чтобы я этого не одобряла. Если хочешь знать мое мнение, то ему совсем не повредило бы любить ее, а ей – быть любимой.
– Но он священник! – запротестовал Джимми, будто это что-то решало. – Он дал обет!
– О боже, Джимми! Ну почему мы так чертовски суровы к священникам, когда они влюбляются? Разве это преступление? – требовательно спросила она. – Что плохого в любви к женщине? Или даже в простой потребности трахаться время от времени – из-за чего тут поднимать крик?
Джимми онемел. Прямота Энн иной раз шокировала его. Она потянулась за своим бокалом, но лишь покрутила его в пальцах, любуясь отблесками бургундского в слабом свете.
– Джимми, мы все даем клятвы. В желании, чтобы благие порывы всегда оставались неизменными и правдивыми, есть нечто очень красивое, трогательное, благородное, – сказала Энн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162