Возникло поколение поэтов, детей его души, а их песни – иногда хоровые, иногда сольные, чаще переклички в подражание древним песнопениям – распространились через космос на невидимых волнах и достигли мира, который они не могли вообразить, и там тоже изменили судьбы людей.
И именно Хлавину Китери, Рештару Дворца Галатны, Супа-ари Ва Гайджур послал в удивительно простом термосе семь маленьких зернышек с необычным ароматом.
Открыв термос, нарушив герметичность, Китери был ошеломлен струей сладких камфарных побочных продуктов ферментации, испускавших нотки базилика и эстрагона, шоколадных ароматизаторов, сахарных карбонильных и пиразиновых соединений, несших в продуктах сухой перегонки, созданных во время обжаривания, указание на ваниль, намеки на мускатный орех, семена сельдерея и тмина. И, поверх всего этого, слабый запах летучих карбонильных соединений и солевое воспоминание о чужом океане: пот с пальцев Эмилио Сандоса.
Поэт, у которого не было слов, чтобы описать органические красоты, о происхождении которых он даже не мог строить предположений, Хлавин Китери знал лишь, что должен знать больше. Его одержимость привела к новым переменам.
25
Неаполь: июль 2060
Находясь в коридоре, Джон Кандотти и Эдвард Бер могли довольно отчетливо слышать большую часть разговора, проис ходившего в кабинете отца Генерала. Подслушивать не было надобности. Имеющий уши да услышит.
– Ничего не опубликовали? Ни одна статья, которую мы послали на Землю, не была представлена на рассмотрение…
– Может, не следовало ему говорить, – прошептал Джон, потирая шишку на своем сломанном носе.
– Он все равно бы узнал, рано или поздно, – успокаивающе сказал брат Эдвард. Гнев, полагал он, полезнее для здоровья, нежели депрессия. – Вы поступили правильно. По-моему, он неплохо справляется.
Почему, спросил Сандос у Джона за завтраком, почему его спрашивают о содержании отчетов, которые посылались на Землю? Почему бы им просто не прочесть ежедневные доклады и научные статьи? Джон сказал, что к докладам имеет доступ лишь отец Генерал. «Ну а статьи?» – спросил Сандос. И получив ответ, с каменным лицом встал из-за стола и направился прямо в кабинет отца Генерала.
Кандотти и Бер обернулись на звук шагов Йоханнеса Фолькера. Присоединившись к ним возле двери, он с откровенным интересом слушал, как Сандос с сарказмом говорит:
– Прекрасно. Значит, астрономия и ботаника сквозь сито прошли. Рад это слышать, но остается еще девяносто процентов собранных нами данных… – Новая пауза. – Винч, люди погибли за эти сведения!
Услыхав это, Фолькер поднял бровь. Вероятно, его бесит, что Сандос называет Джулиани его первым именем, подумал Джон. Фолькер настаивал на придании офису отца Генерала как можно большего имперского величия – дабы самому было проще изображать Великого Визиря, как считал Джон… возможно, предвзято.
– За сведения? – с холодным удивлением вопросил Фолькер. – Не за Христа?
– Какое оправдание здесь может быть…
Наступила пауза, затем послышался тихий голос отца Генерала, но чтобы разобрать слова, пришлось бы попросту приложить ухо к двери – крайняя мера, на которую никто не хотел идти при свидетелях.
Появился Фелипе Рейес, вопросительно подняв брови, и застыл, когда Сандос яростно закричал:
– Ни за что! Я не позволю огульно хаять наши отчеты и статьи. Извращенная логика и недоношенные мысли… Нет, дай закончить! Плевать, что вы думаете обо мне. Но нельзя оправдать замалчивание научной работы, которую мы провели. Провели на высшем уровне!
– Ваш подопечный расстроен, Кандотти, – прошептал Фолькер, улыбаясь.
– Он ученый, Фолькер, а его работу похоронили. У него есть право расстраиваться, – сказал Джон так же тихо и с такой же кроткой улыбкой. – А как ваши секретарские дела? Провели какие-нибудь встречи на высшем уровне?
Перепалка зашла бы дальше, если бы Фелипе Рейес не остановил их взглядом. Неприязнь на гормональном уровне, подумал он. Помести Фолькера и Кандотти в запертую комнату – вот тебе и пауки в банке.
Тут они осознали, что крики смолкли. Довольно долго из кабинета не доносилось ни звука. В конце концов Фолькер глянул на часы и постучал в дверь.
К глубокому удовлетворению Джона, на сей раз заорал отец Генерал:
– Не сейчас, черт возьми!
В кабинете Эмилио Сандос смотрел на Винченцо Джулиани, совершенно сбитый с толку.
– Итак, ты видишь, в ретроспективе это было мудрое решение, – говорил Джулиани, успокаивающе выставив ладони. – Если б мы опубликовали все, как только данные поступили, то потом, когда это обнаружилось, было бы даже хуже.
Сандос стоял, оцепенев, словно отказываясь верить услышанному. Он хотел бы думать, что это ничего не меняет, но это меняло все. Он лихорадочно перебирал в памяти свои разговоры с Софией, почти теряя сознание от страха, боясь вспомнить, как сказал что-то, не сознавая, что это может ее ранить.
Джулиани выдвинул для него стул:
– Сядь, Эмилио. Понимаю, для тебя это удар.
Как ученый, Джулиани вовсе не одобрял сокрытие научной работы, однако имелись подробности, о которых Сандосу нельзя было говорить. Приплетать сюда Мендес не хотелось, но такой обходной маневр мог выявить что-нибудь существенное, если он заставит Сандоса раскрыться.
– Ты не знал?
Эмилио покачал головой, все еще ошеломленный:
– Как-то София сказала, что долговую работу на брокера предпочитает проституции. Я думал, она говорит гипотетически. Я понятия не имел… Она, наверно, была еще ребенком, – прошептал Эмилио с ужасом.
Как она выжила, выстояла? Его самого это уничтожило, несмотря на опыт и мудрость взрослого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162