София, бывало, заваривала свое ужасное турецкое пойло, похожее на ил, и Манужаи брала чашку в руки, вдыхая запах, а затем передавала ее другим гостям. Когда кофе остывал, они вручали его обратно Софии, выпивавшей злосчастный напиток. Иезуитская группа могла оплатить почти все, разделив с кем-нибудь чашку кофе.
– Но Джордж прав, – сказал Джимми, который тоже начинал уставать от руна. – Здесь почти нет развитой технологии. Нет радио. Они не могут быть Певцами. Они даже не любят музыку!
Все эти дни они с Джорджем обрабатывали астрономические и метеорологические данные, пересылаемые с корабля, но их манил город с тамошними передатчиками.
Д. У. пробурчал что-то, соглашаясь. Иезуиты больше не пели во время мессы с того раза, когда руна, присутствовавшие на службе, пришли в смятение. Сначала он подумал, что их обеспокоил ритуальный аспект поведения гостей, хотя у самих руна вроде не было ни каких-либо религиозных специалистов, ни церемоний. Но оказалось, что, если литургию просто проговаривать, руна чувствуют себя отлично. А фимиам им даже нравился. Так что обряды тут ни при чем – было ясно, что дело в самом пении.
– Кто-то же производит лодки, стекло и прочее, – сказал Марк. – Местные жители мастерят только мебель и домашнюю утварь. Здесь как в горных районах Боливии: словно попадаешь в средние века. А в Ла-Пасе конструируют спутники и синтезируют лекарства. Просто эта деревня находится на окраине более развитой культуры.
– Давайте будем справедливы: здесь мало нуждаются в индустрии, – заметила Энн. – Почти все время дневной свет – кому нужны электрические лампы? Повсюду реки – кому нужны мощеные дороги и наземный транспорт? Природа дала им все. Зачем пахать, когда можно просто собирать?
– Если бы за эволюцию отвечали люди вроде тебя, – молвил Джордж, – мы бы до сих пор жили в пещерах.
– Что и требовалось доказать, – сказал Джимми, махнув рукой на окружавшие их каменные стены. Раздался взрыв аплодисментов, не поддержанный только Энн.
Эмилио рассмеялся, но с этого момента утратил нить дискуссии, как это часто с ним бывало в обществе красноречивых, убежденных в собственной правоте, но непримиримых спорщиков. Эмилио всегда ненавидел семинары. Где Аскама? – подумал он, уже скучая по ней. Она проводила с ним столько времени, что Эмилио ощущал себя как бы ее родителем, и в этом странном псевдоотцовстве имелись аспекты, которые доставляли глубокое удовлетворение. Хотя Ва Кашани адресовались к нему преимущественно по имени, они использовали также и термин родственности, который производил его в старшего брата Аскамы. А Манужаи иной раз довольно резко одергивала его за нечаянные нарушения, словно и он был ее ребенком. В то же время в их взаимоотношениях присутствовал коммерческий аспект, связанный с торговлей, и он не вполне представлял, что его ожидает.
Его статус среди людей иногда озадачивал Эмилио не меньше. Тот первый случай, когда во время мессы он потерял контроль над собой, был просто пугающим, но ни Марк, ни Д. У. не выглядели удивленными или расстроенными; вместо этого они отнеслись к нему со странной осторожностью, точно он был беременным, – это единственная параллель, которая пришла ему на ум. А облекла его ощущения в слова София. «Вы упились верой в Бога, Сандос», – напрямик сказала она ему однажды, и Эмилио понял: то, что он считал тайной своей души, оказалось доступным чужому пониманию. Эмилио не хватало времени обдумать все это, происходило слишком много событий, а если и случались короткие передышки, он был склонен размышлять о пиве и бейсболе.
В его грудь стукнулся камушек.
– Сандос, – окликнула София, – очнитесь! Он поднялся на локтях:
– Что?
– Вопрос: имеет ли руанджа отношение к языку песен?
– Сомневаюсь. На мой взгляд, они даже не близки.
– Вот видите! – воскликнул Джордж. – Я же говорю: нужно идти в город…
Снова втянутый в обсуждение, Эмилио обнаружил, что ему не хочется в город. Здесь он ощущал себя на месте. Он успел привязаться к Аскаме и ее народу, да и сама мысль, что придется осваивать другой язык так скоро, приводила в уныние. Раньше Эмилио брался одновременно за два, а то и три новых языка, но рядом всегда находился кто-то, говоривший на латыни или на английском. Без Аскамы или другого переводчика он испытывал бы сильные затруднения, пытаясь освоить язык Певцов. Дождавшись паузы в разговоре, Эмилио произнес:
– Думаю, еще не время идти в город. Д. У. тут же спросил:
– Почему ты сказал это, сынок?
– Прошло семь недель! Я не чувствую себя готовым к другому языку и другой культуре. Я могу этим заняться, если необходимо, но предпочел бы сперва закрепить свой руанджа… Извините, – вдруг сказал он. – Я задерживаю остальных. Все в порядке. Я справлюсь. Если все хотят двигаться дальше, надо идти.
Марк медленно перевел взгляд с Эмилио на Д. У:
– Пока что интуиция Эмилио нас не подводила. Мы двигались шаг за шагом, и это принесло свои плоды. Тут еще огромное поле для исследований. Вместо того чтобы загонять его, – Марк прокашлялся, – в другой язык, нам следует, возможно, пожить какое-то время на одном месте.
– Мы прилетели сюда ради музыки, – упрямо напомнил Джимми. – Мы прибыли, чтобы увидеть Певцов.
– Это верно, – сказал Эмилио Марку, пожимая плечами. Он был готов как идти, так и остаться.
– Ладно, ладно. – Д. У. примиряюще однял руку. – Не будем принимать скоропалительных решений, но пора подумать о перспективах.
– Джордж, я признаю, что в мышлении руна есть некая упрощенность, но мы едва говорим на их языке и почти их не знаем, – заметил Эмилио. – То, что выглядит как простодушие, может быть нашим непониманием их утонченности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162