Уселись на трухлявые доски, обвязанные проволокой. Милка, приложив к стене сарая ухо, слушала.
– Занятно получается, – сказал я. – Дятел, душевнобольная, а теперь еще и Стоценко. Экспериментирует старая. Знаешь, что такое летаргический сон?.. Нарушение механизма сна. Разрыв связей. Очень, надо сказать, мудреная вещь, неразгаданная.
– Карга и тебя в кролика превратит… Клянись, что не притронешься к жратве… Обещай, иначе сейчас же подожгу этот серпентарий.
– Поджечь мы еще успеем… Странно, что старуха нас не боится. Да и Жорка, вернее всего, знает о Стоценко, однако спокоен.
– А что Жорка? Не нравится он мне. У него больше притворства, как мне кажется. Кто им воду носит?.. Ты видел, какое ведро во дворе стояло?.. Больше пуда в нем.
– При чем тут ведро, когда ворожея может погружать человека в летаргический сон!
– Ну и что? – осмелела Милка. – А если сдохнет твой Стоценко? Кто отвечать будет?! Представляю, как Жорка закопает мужика в лесочке и не почешется.
– Я предупреждал, что не все просто в этом деле. Дуй домой.
– Не поеду, – капризно выкрикнула Милка и прикрыла рот ладошкой. – Да, мне страшно, но я останусь. Останусь, потому что если она и с тобой… Сожгу, глаза выколю! Зря смеешься.
– Но-но, не балуй! – Я выхватил из ее рук коробок со спичками. – Террористка… Но в чем-то ты права: кто же им воду носит? Огород поливать надо, пищу готовить.
– Что-то мне пить захотелось. – Она скинула с плеч одеяло. – Надо было канистру с тамусом сюда забрать.
– Ты сходи за ней, а я постараюсь еще раз… Может, разбужу Стоценко.
Милка нехотя поднялась, вздохнула, подняла какую-то палку и, осторожно ступая, направилась к дому.
Я зажег спичку и склонился над ящиком. Ощупал лоб спящего, дернул за бороду, приподнял веко правого глаза – спит старатель. Похудел, ребра прощупываются, щеки ввалились, но пульс в норме. Мощный пульс.
Выйдя из сарая, столкнулся с Милкой. Она была сильно возбуждена, слова не могла вымолвить, лишь всхлипывала и показывала пальцем на дом.
– Чего ты так напугалась-то? Канистра где?
– Какая канистра… Палка, с которой она ходит, у стола… Кровать заправлена покрывалом, а старухи нету!
Я почесал затылок и отправился за канистрой. Конечно же, мне вспомнились Жоркины слова о полетах старухи, которые убедили меня, что йога поят галлюциногенными настоями… Может, и Милка находится сейчас под воздействием, например, гипноза… Как, собственно говоря, и я сам. Следовательно, спящий Стоценко существует лишь в нашем воображении. Однако мне что-то не доводилось слышать, что под гипнозом человек продолжает размышлять, думать, предполагать и, наконец, сомневаться в реальности происходящего.
Мельком глянув на старухину кровать, на слюнявые Жоркины губы, я загасил спичку. В изножье кровати заметил полоску света, идущего из-под пола. Подвал, подумал я, кое о чем догадываясь. Взял канистру и вышел.
Мы вновь уселись на трухлявые доски, глотнули тамуса. Немного помолчали, смакуя напиток.
– Мне становится интересно, – прошептала Милка. – Сначала, признаюсь, напугалась до смерти, а потом, вернее, сейчас, ну и чего, в самом деле, бояться? Чего бояться мне, если ты спокойный, как трактор?
– Давай-ка мы вытащим тюфяк на улицу и все же постараемся уснуть. Утро вечера, как говорят… Ага?
– Как ты думаешь, она летает? – спросила Милка. – Мы бы услышали шаги, когда она на крыльцо выходила. Вот бы летать научиться!.. Над лесом… А ты?
– Разберемся. Какие полеты, когда законы гравитации никто не отменял? Давай-ка я лучше расскажу тебе сказку о кузнеце, выковавшем чугунную женщину.
Она кивнула. Мой монотонный голос скоро усыпил девушку. Около часа я не решался пошевелиться.
– Ты будешь спокойной и послушной… – шептал я, – спокойной и послушной мне… – Наконец осторожно выскользнул из-под одеяла.
Жорка выводил носом замысловатые трели и пускал слюни. Я вытер ему рот уголком простыни и поправил одеяло. На душе у меня было покойно, – казалось, я знал, что увижу через минуту, и боялся, потому что увиденное не смог бы объяснить для себя… Неужели тайная лаборатория?.. Я потянул скобу и открыл люк, ведущий в подполье. Старуха была здесь. Она лежала на раскладушке. В свете свечи, стоящей на полке в изголовье, ее лицо казалось вылепленным из темного воска. Но никаких лабораторных принадлежностей не было. Несколько рассохшихся бочек, около десятка пыльных стеклянных банок, валяющихся по всему полу, и груда заплесневелой обуви под лесенкой, на ступеньках которой я стоял. Доски вдавились под тяжестью моих ног, влажно блеснуло выступившей под подошвами слизью. Я приблизил лицо к старухиному рту и услышал дыхание. Не церемонясь, грубо толкнул старуху, затем шлепнул по щеке… Конечно, я не стал бы будить ее таким небрежным способом, но у меня была уверенность, что не в моих силах разбудить ее, даже если бы я решился на это более варварским способом. Сон старых людей чуток, а Архелаю-Анну сейчас мог разбудить только опытный врач, если бы нашелся такой, что очень сомнительно… Чтобы утвердиться в своей догадке, сдернул одеяло и, увидев на костлявом теле спортивную майку с цифрой «тринадцать» на груди и футбольные трусы с красным кантом, отвернулся… Однако, усмехаясь, повернул голову – ведьма спит. Положил одеяло так, как оно лежало, и тихонько, будто боялся разбудить старуху, вылез из подвала и прикрыл люк крышкой.
Милка, сбросив одеяло, спала. Прилег, но вскоре поднялся и пошел к дому, чтобы постоять у окна. Хотелось увидеть, когда старуха будет вылезать из своего логова. Зачем мне это?.. Не знаю… Может быть, смогу разбудить Стоценко, подсмотрев за старухой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72