Якопович подал жалобу лично его величеству королю, побывал и у эрцгерцога Эрнеста и представил ему доказательства нанесенных загребской общине обид и оскорблений. На пожунском саборе слова его разили как стрелы, и хорватские вельможи чуть не лопались от злости.– Я пришел сюда, достославные сословия, – гремел он, – не посланником свободного города, имя которого славится испокон веков, а как взывающий к вам ходок от убитой горем общины, томящейся и стонущей от жестокого насилия, лишенной прав и законов, готовой от отчаяния схватиться за острую саблю. Да и как не схватиться? Преследуют нас несчастья, морит голод, горят наши дома, опустошены поля, старики терпят побои, женщины трепещут перед похотливыми насильниками, а наш древний закон, эта незапятнанная святыня отцов, повергнут в прах, и его с неистовым злорадством топчут ноги извергов. Вы спросите, достославные сословия, не турок ли он, этот клятый недруг креста? Нет, отвечу я вам, господа, не турок! А хорватский вельможа, христианин! Воспользовавшись правом свободного проезда, он ворвался в наш мирный город и разбойничал хуже турка, и в тот час, когда надлежит всем нам дружно поднять оружие против гонителей нашей святой христианской веры, мы вынуждены обнажать сабли на своего насильника! Помогите нам, господа, иначе мы погибнем, но погибнем с оружием в руках!Точно лютым морозом обдала эта речь и бана, и хорватскую знать, особенно когда стало известно, что король приказал нарядить следствие против господина Степко Грегорианца и судить его королевским судом. Вельможи еще раз попытались вырвать эту беспощадную правду из рук королевского правосудия и передать своему суду. И на собрании, в начале 1579 года, постановили: господам Петару Херешинцу, загребскому канонику, и Гашпару Друшкоци, нотариусу вараждинской жупании, отправиться в церковь св. Краля, где хранятся в ларе грамоты и хартии вольностей королевства Славонии, и тщательно изучить – не подлежит ли эта жалоба суду бана и не утратила ли загребская Золотая булла силу, ибо поездка на суд в Пожун стоила бы господам вельможам немалых денег. Тщетно! Золотая булла была незыблема! Уже на третий день после троицы 1579 года в монастыре св. Франциска в Загребе господин Лацко Имбрич Ямничский, именитый судья загребской жупании и «королевский поверенный», вместе с Загребским каноником господином Блажем Шипраком начали следствие по делу о насилии и нарушении закона sub salvo conductu Степко Грегорианцем. После допроса ста тридцати восьми свидетелей, из коих многие подтвердили бесчинства подбана, судья Имбрич отправил протокол королевскому суду.– Ну, reverende frater, достопочтенный брат (лат.).

– спросил Врамец своего друга Шипрака, – как дела медведградского владельца?– Плохи, – ответил Шипрак. – Непосредственные свидетели и очевидцы, даже цесарские офицеры, иваничские бомбардиры и благородные господа, под присягой подтверждают все, что говорят загребчане.– Сто раз твердил этому Степко: «Будь христианином!» Но он, как всегда, безрассуден – не люблю я этих твердолобых горожан, и все тут! Но ведь они же не скоты. Так ему и надо.Придя домой, Врамец увидел своего крестника Павла. Тот задумчиво сидел у окна.– Гляди-ка! – не веря своим глазам, воскликнул толстый каноник. – Не сплю ли я?! Воистину Павел! Хорош крестник! Ну и ну, словно крестного и на свете нет. Сто лет тебя не видел. Удивительно, как это ты сегодня явился. Ну, откуда ты, что случилось?– Простите, досточтимый отец, – промолвил Павел, приложившись к руке каноника, – что не заходил к вам чаще, но…– Но, – прервал его каноник, – вот именно в этом «но» и вся загвоздка! Знаю я это «но», feminini generis, женского рода (лат.).

в юбке, не правда ли? Эх, Павел, Павел, не знаю, что из этого выйдет! Всяк кует свое счастье, как разумеет, но сотня глаз видит лучше, и нарушающий древние обычаи бывает наказан. Берегись! По почему ты весь в грязи? Откуда ты прибыл?– С Уны, уважаемый крестный, с Уны! Был в войске бана. Дрались с турками.– И счастливо?– И счастливо и несчастливо! Разбили турецкий отряд, но из сотни моих лихих всадников не осталось в живых и десяти!– Почему так?– Потому что штирийский бан ведет нас в сражение не как юнаков, а как стадо на бойню. Особенно нас, хорватов. Мушкетеров он бережет, в нас посылает с саблями против пушек. Впрочем, будет еще время рассказать обо всем этом, я же пришел прежде всего просить вас, крестный, об одной милости.– Говори, сынок.– Хочу жениться! – решительно промолвил Павел.– Ты? – удивился было каноник. – Что ж, в добрый час! Если только благоразумно, – поправился Врамец.– Благоразумно, потому что честно, – ответил Павел, – сто раз спрашивал свое сердце, и сердце мне отвечало: да!– Сердце и разум! Это не одно и то же, сын мой, – и каноник озабоченно посмотрел на Павла. – А кого избрал ты невестой? Конечно, благородную?– Благородную сердцем, а по рождению горожанку.– Неужто?…– Крупичеву Дору, уважаемый крестный.– Павел! Тобой овладела грязная похоть!– Обуяла меня любовь, чистая, как небо господне.– А твой отец?– Мой отец… а вы не спрашиваете: а твоя мать? Вы ведь все знаете, уважаемый крестный. Сердце у меня горячее как огонь, но когда я вспоминаю ту страшную ночь, оно леденеет, и я забываю, что мое имя Грегорианец. Скажите мне, крестный, может ли дворянин отречься от своих слов, имеет ли право нарушить клятву, если он поклялся богом?– Нет, не имеет! – нехотя ответил каноник.– Значит, говорите, не имеет. Так послушайте! Перед боем я принял из рук слуги божьего пресвятое тело господне, дабы укрепить свой дух. Было это в Мокрицах. И там, стоя на коленях перед ликом Христа и над могилой матери, я поклялся святым причастием связать свою жизнь с Крупичевой Дорой законным браком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91