Родос – первый остров по пути на север.
– Иди к персидскому шаху или египетскому султану, о повелитель! – произнес с мольбой диковинный тот человек. – Хоть в пекло, если на то твоя воля, только не на Родос! Я был там. Неужели ты не задаешься вопросом, отчего предпочел я своим единоверцам тех, кого у меня на родине называют язычниками и дикими зверями?
– Сулейман, – очень мягко проговорил Джем, – твое прошлое касается лишь тебя одного. Я понимаю, человек может быть огорчен, разочарован, его может изгнать обида или тяжкая утрата. Но это не должно ослеплять его, Сулейман, отдельным человеком не все исчерпывается в мире. Я отдаю себя не в руки корсаров; я прошу убежища у магистра рыцарского ордена. Мне известны законы их веры – я никогда бы не вверился людям, не зная их законов, Сулейман.
Пока Джем произносил эту длинную речь, Франк на глазах преображался; ледяная корка растаяла, Сулейман заговорил так, словно защищал смысл всей своей жизни:
– Мой султан, мне трудно разубедить тебя, но твои слова – прости, повелитель, – чистейшее безрассудство. Не говори о рыцарях-монахах до той поры, покуда не поживешь у них. А после того, как поживешь, все предупреждения окажутся запоздалыми.
– Ты видишь мир сквозь личную свою обиду, Сулейман, я не корю тебя за это! Но отчего не хочешь ты понять, что, пусть ты даже прав, со мной Орден не может поступить так, как с первым встречным? Ведь я сын султана, за мной, вы вчера слышали это, стоят сипахи Румелии. Допустим, что рыцари-монахи лишены сердца, но зато у них есть рассудок. Они не станут бесславить перед всем христианским миром Орден, цель которого – распространить по Востоку закон милосердия. Вот видишь, Сулейман, я рассчитываю на их здравый смысл.
Франк словно сжимался под красивыми фразами моего друга. Должно быть, подумал я, его подавляло великодушие, государственный ум Джема и он чувствовал себя виноватым в том, что пытался вдохнуть в его душу подозрение. Он постоял так под взглядом Джема, потом вскинул голову и с необъяснимым отчаянием произнес:
– О повелитель, ты не послушаешься меня, даже если я до самого вечера буду заклинать тебя. Я не умею говорить, да и не подобает мужчине хулить свою кровь, семью, его взрастившую. Об одном прошу: потребуй от великого магистра письма. Чтобы он бумагой скрепил обещание не только впустить тебя на Родос, но и отпустить, когда ты того пожелаешь!
– Ну, это уже смешно. – И Джем действительно рассмеялся. – Я, конечно, буду просить впустить меня в Родосскую гавань. Но отпустить? Что за странная просьба, Сулейман! Неужели ты полагаешь, что они способны выдать меня Баязиду? Да ведь Баязид будет продолжать завоевания моего отца, и Родос падет первой его жертвой. Орден – враг Османов, Сулейман, и я не случайно там ищу убежища.
Джем продолжал улыбаться, как всякий не слишком хитрый человек, радующийся хитрой мысли, неожиданно пришедшей ему в голову. А Сулейман смотрел на него с жалостью – словно перед ним был опасно больной.
Что касается меня, я тоже, если хотите знать, не разделял тревоги Франка – рассуждения Джема звучали так убедительно!
– Мой султан, что бы ты ни повелел мне, – заявил Сулейман, – я не вернусь, не получив бумаги, о которой сказал.
– Поезжай, Сулейман! – распорядился Джем, оставляя эту дерзость без ответа. – Мое письмо будет тебе передано, Хайдар пишет его. До берега тебя будут сопровождать триста наших людей, там вас ожидает ладья. Да пошлет вам аллах попутного ветра!
– И да поможет он мне возвратиться, мой султан, несмотря на попутный ветер туда и оттуда! – насмешливо сверкнул глазами Франк. – Едва ли Орден очень обрадуется рыцарю-беглецу, принявшему турецкую веру.
– Стой, Сулейман! – так порывисто воскликнул Джем, словно тот кинулся бежать. – Ты полагаешь, что тебе грозит опасность? Ты действительно принадлежал к их братству, однако ныне тебя охраняет наш закон. Возможно, и там есть сбежавшие от нас, кого Орден взял под свою защиту.
– Все это верно, повелитель. – На лице Франка не было и тени страха. – Один бежит сюда, другой туда, тем самым переставая быть своим у своих и не становясь своим у чужих.
– Не понимаю, – поморщился Джем.
– Дай тебе бог никогда не понять! – просто, без всякой злости ответил Сулейман. – Я хотел только сказать: тому, кто однажды бежал, лучше не искать пути назад. Такого пути нет!
– Друг… – с какой легкостью Джем дарил людям это звание! – мой выбор пал на тебя лишь потому, что ты знаешь их язык. Мне не пришло в голову, что тебя на Родосе подстерегает опасность. Подумай, желаешь ли ты стать моим посланцем?
– Я уже стал им, повелитель, – сказал Сулейман. – Даже если мне и грозит беда, а может, именно поэтому. Но молю тебя, запомни: если я не вернусь, это произойдет не по моей воле, – значит, я был задержан или убит. Пусть хоть моя смерть докажет тебе, как ты легковерен.
– Нет! – Джем был по-настоящему напуган. – Не кажется ли тебе, что ты убедишь меня слишком дорогой ценой?
– Дорогой ценой! – повторил Франк, и на этот раз, впервые, его слова тронули меня. – Помилуй, мой султан! Много ли стоит человек без родины?
И не медля более, Франк Сулейман направился к Гайдару, заканчивавшему послание Ордену.
– Я не узнаю его. – вслух размышлял Джем. – Никогда не предполагал, что наш оружейник будет так многословен и проявит какие-то человеческие чувства. Видишь, Саади, что делают с человеком испытания? Даже с таким кремнем, как Сулейман. Достаточно было нескольких месяцев скитаний по Эрмени, Египту, Ликин…
– Боюсь, что не это потрясло его, повелитель, – ответил я, – Боюсь, что Сулейману довелось пережить нечто пострашнее, чем Ликия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145