Это краткое сообщение из «Варшавской газеты» от 11 июня 1788 года является первым документом, который мне удалось отыскать о деятельности князя Станислава в чрезвычайно важный период, предваряющий открытие Большого сейма. Сколько в этом сообщении литературной символики! Какое зловещее предсказание событий, которые в ближайшие месяцы повлекут за собой решающий поворот в карьере королевского племянника!
В июне 1788 года в Варшаву прибыл давно уже ожидаемый ответ императрицы на королевское предложение об антитурецком союзе. Ответ этот нанес чувствительный удар по надеждам Понятовских. Из всех королевских пожеланий Екатерина приняла только проект создания польского вспомогательного корпуса. Но в каком карикатурном виде! Король хотел иметь двенадцатитысячный корпус, совершенно самостоятельный, находящийся под его личным командованием. Екатерина соглашалась на двадцатитысячный корпус, состоящий из одной кавалерии и разбитый на три бригады, которые должны были быть рассредоточены по разным русским армиям и подчинены русскому командованию. В качестве командующих двумя бригадами императрица предлагала активных королевских недругов: гетмана Ксаверия Браницкого и генерала от артиллерии Щенского-Потоцкого, третью бригаду, «дабы задобрить короля», великодушно соглашалась отдать князю Станиславу Понятовскому. Правильная в основе своей и выгодная для страны королевская идея оказалась совершенно искаженной. Вместо усиления армии – создание трех кондотьерских легионов на иноземной службе. Вместо укрепления центральной власти – усиление двух самых мятежных магнатов.
Для князя Станислава ответ царицы был равнозначен тяжелейшему личному поражению. Решительное «нет», начертанное собственной рукой Екатерины рядом с пунктом, предлагающим ввести престолонаследие и называющим кандидатуру князя, лишало его всяких видов на трон. Командование кондотьерской бригадой никак не могло возместить этой утраты.
В результате болезненного разочарования дисциплинированный член рода Понятовских отказывается подчиняться клановой солидарности. Недавний страстный приверженец антитурецкого союза становится решительным его противником. Бдительная оппозиция немедленно улавливает эту перемену в поведении одного из Понятовских и направляет к нему своего эмиссара. Князь описывает в «Souvenirs» этот визит довольно подробно. «Как-то утром в моей пригородной резиденции меня посетил подканцлер Гуго Коллонтай. Я видел его редко, но он всегда проявлял ко мне дружелюбие. С полной искренностью обсудил он со мной вопрос о наступательно-оборонительном союзе с Россией, который должен был утвердить нынешний сейм. Он считал, что шляхта никогда на это не согласится, так как союз этот невыгодный и Польша сейчас не в таком положении, чтобы вести войны. А союз втянет ее во все российские войны… Поэтому оппозиция, одним из предводителей которой он был (и которая, как говорили, получила благословение в Киеве), обратилась к Пруссии для более выгодного союза. Дело это уже почти улажено и всячески будет протаскиваться на сейме. Таким-образом, я был точно проинформирован о положении вещей. Мне было трудно говорить об этом с королем, так как я уже высказал ему свое мнение об этом союзе и оно было ему не очень приятно. Но случай предоставил мне возможность для такого разговора. Король взял меня с собой к одной из своих теток, живущих в отдаленности от города. Обратная дорога вела через пески, и лошади едва тащились. Мой отец ехал в карете третьим. Я воспользовался этой оказией, чтобы спросить короля, осведомлен ли он о противодействии, которое вызовет в сейме предложение заключить союз с Россией. Не называя имен, я нарисовал ему картину сильной оппозиции, готовой к борьбе, и грустных последствий, которые это может вызвать. Король слушал внимательно, не произнося ни слова. А мой отец, когда мы потом оказались одни, сказал мне: «От той истории, которую ты рассказывал королю, у меня волосы дыбом встали». Я сказал ему, что представить королю всю правду было моим долгом».
Коллонтаевская оценка положения, столь напугавшая экс-подкомория, точно отвечала настроениям общества. Народ действительно не хотел этого союза. В Польше уже давно выветрились боевые традиции короля Яна Собеского и к Турции относились чуть ли не с симпатией. Кроме того, длившаяся вот уже восемь месяцев турецкая война приносила непрерывные неудачи союзным армиям. Князь Потемкин застрял со своими войсками под Очаковом и никак не мог сломить сопротивления этой крепости. Иосиф II своими позорными поражениями сделал австрийскую армию посмешищем в глазах всего мира. Это также не могло поощрять союз. Народ не хотел новых войн и новых союзов. Он не питал доверия к Екатерине и Иосифу II, не питал доверия к политике своего короля. Пожалуй, никогда еще королевская политика не объединяла против себя столь могущественных сил. Вся магнатско-шляхетская оппозиция – от правых до левых – сплотилась под знаком борьбы с Понятовскими. Гетман Ксаверий Браницкий, который, стремясь опередить короля, самочинно примкнул к союзу как волонтер – командир казацкого полка на русской службе (!), постоянно находился в потемкинском лагере и елико можно интриговал там против короля. Станислав-Август жаловался на это в письмах: «…стол держит хороший, за которым чуть не ежедень едят Потемкин со всем генералитетом, и Потемкин питает к нему слабость, хотя и не очень уважает, и всегда оттуда можно нам ожидать любой пакости».
В другом углу Европы, в немецком модном курорте Пирмонт, члены новой «фамилии» – княгиня Любомирская, Адам Чарторыский и Игнаций Потоцкий проводили какие-то таинственные переговоры с представителями прусской королевской семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62