Следующие дни показали еще яснее, что египетская экспедиция вовсе не была беззаботной прогулкой в сказочную страну легких побед и богатой добычи.
3 июля французская армия покинула Александрию и двинулась на Каир. Для основной колонны под командованием генералов Дезэ и Рейнье избрали самый краткий маршрут через пустыню. Мне хорошо знакома эта двухсоткилометровая пустынная дорога из Александрии в Каир. Теперь там тянется гладкая, как стекло, черная гудронированная автострада. Но и по сей день, проделывая эту дорогу на удобном автомобиле за два часа, испытываешь чувство какой-то необычной робости перед блекло-голубой пустыней, однообразия которой не нарушает ни одно дерево, ни один след человеческой жизни. Легко представить себе, что должны были пережить солдаты Восточной армии, шагая через пустыню в толстых суконных мундирах и с тяжелым боевым снаряжением, терзаемые голодом, жаждой и налетами мамелюков.
Впрочем, не нужно ничего воображать. Юзеф Сулковский в своих «Заметках о египетской экспедиции» описывает дорогу из Александрии в Каир довольно подробно. Обычно столь сдержанный в проявлении собственных чувств и в описании ратных трудов, здесь он не чуждается сильных акцентов. «У всех, кто шел с Дезэ или Рейнье, этот марш глубоко врезался в память, – пишет он во вступлении. Судьба, заставившая нас последовать путем Александра, постаралась, видимо, с самого начала явить нам все полулегендарные опасности, преследовавшие этого великого воина… Солнце угнетало утомленных солдат, как тяжелый свинец, неожиданный ветер не давал дышать, страшный пот, льющийся непрерывным потоком, выгонял все силы из тела, доводя до полного изнеможения. Около двух пополудни нашли немного илистой воды, которую туземцы сочли пригодной для питья. Надо было видеть эти толпы жаждущих людей, лезущих в тинистую лощину, умоляющих о глотке воды, облизывающих влажную землю, старающихся не пролить малейшей капли и, на минуту обманув жажду, вновь возвращающихся с упорством отчаянья. Это была ужасающая демонстрация силы надобности, физического инстинкта, который усыпляет всякие благородные чувства. Никто не старался обуздать эту потребность, каждый стремился ее удовлетворить. Случалось, что менее предприимчивые доходили до унизительнейших молений, а другие боролись за свое право с пистолетом в руке, рискуя жизнью… Еще один день таких мучений, и вся дорога была бы усеяна трупами…»
После этого двухсоткилометрового марша через пустыню и после нескольких стычек с неприятельской конницей 21 июля под селением Эмбабе вблизи пирамид была одержана решающая победа над главными силами мамелюкских предводителей Ибрагима и Мюрада.
Перед сражением Бонапарт, указав на пирамиды, произнес памятные слова: «Солдаты! Сорок веков смотрят на вас сегодня с высоты этих пирамид…» Полагаю, ни один из солдат и офицеров Восточной армии не воспринял этих слов так серьезно, как романтический интеллектуалист Сулковский. В битве под пирамидами он снова показал себя столь героически, что о его «схватках» с мамелюками упоминают все французские и польские хронисты египетской экспедиции. «Там вновь видели Сулковского, – пишет один из историков, – как он с исконно польской бравадой вылетал перед фронтом батальонов, чтобы схватиться в поединке с египетскими конниками в кольчугах…»
Назавтра после победы под пирамидами была занята столица страны Каир. Бонапарт и сейчас не дал солдатам длительного отдыха. Часть армии принялась очищать Нижний Египет от недобитых отрядов мамелюкской конницы, остальная двинулась преследовать главные силы неприятеля, отступающие к Сирии. И именно тогда, в момент величайших военных успехов, победоносные войска ошеломила весть: эскадры Нельсона разгромили французский флот, стоящий на якоре в заливе Абукир, и в великом морском сражении в ночь с 1 на 2 августа почти полностью его уничтожили.
Потеря флота вызвала полную перемену ситуации: победители в одну ночь превратились в узников африканского континента. «Мы теперь как дети, потерянные для родины-матери», – писали солдаты в письмах, которые за неимением кораблей уже нельзя было доставить адресатам во Франции.
В вымотанной растерянной армии начала распространяться моральная болезнь, которая была хуже африканского зноя, отсутствия воды, воспаления глаз и укусов москитов. «Переплываем моря, грабим деревни, разоряем жителей и насилуем их жен, – роптали бывшие парижские санкюлоты. – Рискуем погибнуть от голода и жажды. И ради чего все это?»
Не одно проклятие сорвалось тогда с уст солдат по адресу Директории, Бонапарта, офицеров, а пуще всего ученых. Все проклинали страну, которую изображали им в таких привлекательных красках. Даже генералы распускались до того, что бросали шляпы на землю и топтали их.
Уныние становилось всеобщим. Ему поддались и такие выдающиеся полководцы, как генерал Клебер (позднее принявший у Бонапарта Восточную армию), который в сентябре попросил разрешения вернуться во Францию. Теперь, когда для всей армии путь на родину был отрезан, каждый страстно мечтал о своем собственном возвращении. В связи с этим вспыхивали постоянные столкновения между рядовыми и офицерами. Среди рядовых ходили слухи о предполагаемом бегстве генералов. Солдаты несли вдоль побережья добровольно караульную службу, чтобы контролировать, кто садится на отплывающие сирийские и греческие корабли.
Историки утверждают, что как раз в этот период всеобщей подавленности и нарастающего разлада ярче всего проявился организаторский гений Бонапарта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60