«И что теперь?» – спросил я.
«Поедим и поедем дальше, – ответил Эван. – Не дадим Рассу с Дэвидом нас догнать».
«Слушай, а может лучше их все-таки дождаться? Ребята же в аварию попали, хотелось бы своими глазами посмотреть, как они».
«Ты не хочешь ночевать с нами в палатке, Чарли?» – резко спросил Эван. «Хочу, просто…»
«То есть, тебя в этом что-то не устраивает?» «Да нет же, нет…»
«Я не хочу торчать с остальными лишь потому, что тебе так больше нравится».
«Я всего лишь хочу встретиться с Рассом, – сказал я. – Они, блин, в аварию попали, а мы должны поддерживать друг друга. Мне хочется посидеть с Рассом и поговорить с ним об этом».
Я посмотрел на Эвана. Он выглядел уставшим и одновременно взбудораженным. Мне очень хотелось увидеть Расса и Василия, и я надеялся на понимание со стороны Эвана.
«Ну, хорошо, – сказал Эван. – Наверное, ты прав. Я об этом как-то не подумал. Мы заночуем с Рассом и Дэвидом. Не вопрос, так и сделаем». Вот и все. Что мне нравится в Эване, так это его ослиное упрямство, которое тут же исчезает, если он начинает понимать: его мнение – не единственное или не самое лучшее. И злобы он при этом не затаивал. Дело сказано – дело сделано, и точка.
Баруунтуруун – довольно большой город, с очень веселыми и энергичными жителями. Там и сям на домах виднелись спутниковые тарелки, был магазин с бакалеей, одеждой, канцтоварами, водой, табаком и водкой. Мы купили кофе и шоколад. Эван уже падал от усталости. На улице нас тут же окружили местные, в том числе не один десяток детей, и все желали знать, как работают наши мотоциклы. Нас забросали советами, как, куда проехать, в какой гостинице остановиться, где лучше всего разбить лагерь. Потом подошел приятного вида монгол средних лет в дорогого покроя костюме. Он заговорил по-английски и рассказал, что сейчас живет в Улан-Баторе, а в 1997 году работал на «Кэмел-Трофи», когда она проходила в Монголии. Мы разговорились, и я стал показывать ему маршрут. Он нас «порадовал»: на протяжении следующих 100 км дороги лучше не станут. «Потом чуть-чуть полегчает, – сказал он, – а вообще места очень живописные». А самая хорошая новость была такой: последние 650 км дороги до Улан-Батора заасфальтированы. Мы на это даже не надеялись, и такая перспектива очень обнадеживала.
Потом подъехала наша команда во главе со «Зверем», который выглядел так, будто прокрутился в мясорубке. Я был в шоке. Лобовое стекло отсутствовало, и Дэвиду пришлось надеть горнолыжные очки, чтобы вести машину. «Не очень у нас удачный день выдался», – сказал он. С помощью веревки и блока они вытащили «Зверя» на дорогу, потом гидравлическим домкратом выпрямили ему крышу, чтобы дверца водителя закрылась. Задняя дверь была распахнута – она больше вообще не закрывалась.
Мы караваном покинули город и ехали еще где-то час, пока не остановились на вершине холма. После всего пережитого за этот день лучшего места для лагеря было не найти. Чистое небо, наконец-то без туч, на котором уже садилось оранжево-красное солнце. И самое главное – мы все собрались вместе.
«Мне кругом одни клещи мерещатся», – заявил Расс и рассказал, как где-то сразу после аварии он провел рукой по волосам и обнаружил выпуклость на черепе. «Ну и везет же мне, – подумал я. – Сначала авария, а теперь еще и клещ присосался. Потом этот „клещ“ оказался осколком стекла, застрявшим в волосах».
«Хорошо вместе, – сказал я. – Сначала мы суп из яичек едим, и вот уже я слышу, что вы в машине перевернулись. Честное слово, я, пока был в шлеме, даже немного всплакнул – так переживал за вас».
«А знаете, какая музыка в машине играла, когда Расс ее перевернул? – спросил Эван. – Та песня „Coldplay“, где в клипе парень в аварию попадает. Самая подходящая музыка для аварии».
«Бедный Василий, – сказал я. – Мало ему аварии и навалившегося сверху Расса, так еще и музыку оглушительную слушать пришлось».
Пока другие болтали и готовили еду, Эван отозвал меня в сторонку. «Хочу объясниться насчет своего поведения: я только и делаю, что смотрю на карту и с ужасом вычисляю, сколько еще надо проехать, – сказал он. – От этого портится настроение, а еще больше я раздражаюсь из-за своей первой реакции на настоящие трудности – желания позорно все бросить и сбежать».
Я ответил ему, что и сам чувствую то же самое.
«Но я-то думал, я гораздо сильнее, а теперь сам всех подвожу». Эван был к себе слишком уж суров.
«Да, здесь тяжело, очень тяжело, – сказал я. – Но еще тут очень красиво – на этом-то мы и должны сосредоточиться, поменьше надо думать о трудностях, знаешь ли. Никто не обещал легкой поездочки».
«Да я и сам знал, трудности будут, – сказал Эван. – Вот только не догадывался, что у меня появятся мысли типа „давай срежем, давай объедем стороной эту Монголию“. Что это? Момент слабости, наверное».
Мы решили ехать дальше по новому пути и поклялись стараться воспринимать вещи проще. Нужно было больше оглядываться по сторонам. Любая дорога покажется трудной, если смотреть всего на пять метров впереди себя.
«Мне кажется, это еще из-за нашего представления о Монголии как о чем-то волшебном, – сказал Эван. – Якобы, все здесь будет идиллически прекрасно и легко. Поедем в девять, остановимся в три, поставим лагерь у реки и отправимся рыбачить. Но стоило нам здесь очутиться, как все оказалось совсем не так – ну, мы и сникли».
Следующий день начался хорошо. Мы поехали в горы, и это был самый чудесный утренний перегон за все время. Мы словно оказались в швейцарских Альпах. Вдали виднелись заснеженные горные вершины, а мы проезжали мимо юрт и кочевников, пасущих верблюдов, яков, лошадей, овец и коз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107