У вас есть какая-нибудь просьба или последнее желание?
Пленные, не понимая ни слова, настороженно вслушивались в их разговор. Охранники не сводили глаз с Джэксона.
– У меня только одна просьба, сэр. – Джэксон смотрел соотечественнику прямо в лицо. – У меня только одна просьба, сэр: чтобы вы обеспечили человеческое отношение к пленным.
Нольдинг насмешливо сощурил глаза:
– Стоило ли тебе изучать английский язык для того, чтобы быть расстрелянным в Кара-Кумах?
– Английскую речь я впитал вместе с молоком матери, сэр, – Джэксон старался говорить спокойнее. – Но я настаиваю на своей просьбе – это главное.
Нольдинг круто повернул коня, подъехал вплотную и дважды хлестнул плеткой по лицу боксера.
Джэксон в бессильной злобе рванул связанными руками. Охранники кинулись к нему и, награждая ударами, поволокли к толпе пленных.
7
Только к вечеру пленных загнали в сарай. Усталые и измученные жаждой, голодные, опаленные безжалостным солнцем, люди, едва переступив порог вонючего сарая, без сил повалились на пол. Джэксон с трудом подтащил узбека, с которым был связан, к стене. Раненый пылал жаром, бредил, метался. Сид ничем не мог помочь товарищу по несчастью. Руки, связанные грубой шерстяной веревкой, затекли и онемели. Во рту пересохло.
Ночь была темной и душной. Джэксон прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Вдруг за стеной сарая послышалась какая-то непонятная возня. Потом – шаги, щелкнул замок.
Узники насторожились.
В распахнутую дверь ворвался свежий ночной ветер.
– Кто живой, выходи!
Джэксон узнал голос Мурата. Да, это он!
Узники повскакивали и, толкаясь, устремились к выходу.
– Мурат!
– Братцы, свои!
В дверях красноармейцы орудовали кинжалами, разрезая веревки, которыми были связаны пленники. Мурат, расталкивая счастливых, втиснулся в сарай.
– Товарищ комиссар! – В голосе Мурата была тревога. – Товарищ комиссар!
В сарае воцарилась гробовая тишина. Кто-то сказал:
– Нету комиссара…
Другой добавил:
– Еще днем… Во время боя…
Красноармейцы торопливо седлали лошадей охраны: Мурат посадил Джэксона на свою лошадь.
– Держись за мой ремень!..
Сидней обхватил туркмена покрепче. «Только бы не упасть!» – подумал он.
– Скорей, товарищи! Скорей!
Всадники скакали молча. Вдруг раздался плач туркмена. Он прозвучал тоскливо, как стон:
– Ай-яй-яй! Зачем не успел!.. Зачем не успел!
Мурат вслух выразил то, что было у всех на душе.
– Такой комиссар!.. Самый большой комиссар! Самый первый комиссар!.. Ай-яй-яй!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

1
Пятнадцатый день скитаний по знойной пустыне. Всюду, в какую сторону ни посмотришь, видишь одно и то же – застывшие, мертвые волны. Песок, песок, песок… Кажется, ему нет ни конца, ни края.
Уставшие лошади медленно бредут, понуро опустив головы, словно обнюхивают сыпучее бездорожье. Всадники их не торопят. Они рады тому, что животные еще держатся на ногах.
Всадников двое. Мурат и Джэксон. Мурат на серой лошади едет впереди. К его седлу привязан длинный повод второго коня бурой масти. На нем Джэксон. Старая туркменская папаха надвинута до бровей. Но и она плохо спасает от слепящего солнца. Полузакрыв глаза и плавно покачиваясь в такт шагам лошади, Сидней дремлет в седле.
Зной, голод и жажда оставили на его лице свои следы. Оно осунулось, глаза ввалились, кожа потемнела и обветрилась.
Лошади тихо бредут, а кажется, что топчутся на месте. Только следы ложатся на неровном грязно-желтом листе бесконечно длинной строчкой, рассказывающей печальную повесть о двух смельчаках, дерзнувших вступить в единоборство с черной смертью – Кара-Кумами. Два дня небольшой отряд красноармейцев бешено скакал по пустыне, уходя от погони.
На привале командир роты ашхабадского полка, которую Мурат встретил и привел в Кизыл-Арват, сказал:
– Мы не знаем обстановки. Оставаться тут рискованно. Надо разбиться на небольшие группы. Одна пойдет в Красноводск, другая – в Мерв, третья – в Кушку, четвертая – на север, к Аральскому морю. Мы должны любым способом сообщить командованию о мятеже.
На север пошел Мурат. Он знал пустыню, вырос в этих краях. Он и выбрал самую трудную дорогу. Так ему подсказала совесть.
Кроме Джэксона, в его группу вошли армянин Саркисян и два красноармейца из отряда Флорова.
После привала, разделив оружие, воду и продовольствие, бойцы разъехались в разные стороны.
Мурат повел свою группу в сердце Кара-Кумов, в горячие пески. По еле заметным признакам, только Мурату понятным отметкам маленький отряд уверенно шел вперед. На пятые сутки вдали, у самой линии горизонта, показался зеленый островок. К вечеру добрались до густых зарослей саксаула. Послышался отдаленный лай собак, в воздухе запахло дымом костра и жареным мясом.
Мурат велел всем остаться на месте, а сам направил коня к юрте пастухов. Он пробыл там довольно долго и вернулся не один. С ним пришел старый туркмен, видимо, старший среди пастухов. Мурат подарил ему винтовку и десяток патронов.
Аксакал не смог сдержать радости, хотя старался казаться равнодушным. У него загорелись глаза, и руки с жадностью уцепились за оружие. Он тут же унес подарок.
– Зачем ты ему винтовку отдал? – спросил Джэксон.
– Так надо, – ответил Мурат. – Такой обычай. Надо самый дорогой подарок делать.
Вскоре раздался собачий лай. Бойцы вскочили. К костру приблизился аксакал и с ним еще двое молодых туркменов. Аксакал на железном подносе принес куски жареной баранины.
Один из пастухов разостлал на песке у костра самотканую скатерку и положил на нее огромные плоские лепешки. Аксакал поставил рядом поднос с мясом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94