– Иными словами – я тоже замешан в деле? Вы превратили меня в соучастника преступления?
– Мысленно ты был к нему причастен. – Что в лоб, что по лбу! Янг! – Он повернулся к ней – она сидела в той же позе. – Поедешь со мной?
– Куда? – она едва заметно шевельнула губами.
– В Германию.
– Есть там больные, для которых врач все равно что жизнь? – спросил Мэй.
– Хватает! Без дела не останусь! – закричал доктор Меркер. – И убийц мне лечить не придется!
– Тогда иди, Вэй Кантех. – Доктор Мэй сплел руки на толстом животе.
– Едешь ты или нет? – громко спросил доктор Меркер. Янг покачала головой:
– Мое место здесь, Фриц.
– Советую тебе тайком пробраться в Макао и улететь уже оттуда, – спокойно проговорил доктор Мэй. – Тинь наверняка взял под контроль гонконговский аэропорт. Я попрошу Кун Лундзы, чтобы он довез тебя до Макао и передал там в надежные руки. У него много хитростей в запасе.
– Вот и прекрасно! Я не создан для того, чтобы дышать здешним воздухом, – не слишком-то вежливо сказал доктор Меркер.
Он захлопнул за собой дверь, бурей промчался мимо ожидавших его пациентов. Янг смотрела на доктора Мэя полузакрытыми глазами.
– А теперь что, досточтимый отец? – спросила она.
– Ничего. Он вернется.
– Не уверена.
– Если любит тебя, вернется. А если пойдет на пароме Куна в Макао, он не стоит твоей слезинки. Тогда он тебя не заслужил.
– Он думает иначе, чем мы, Мэй, он не может не думать как европеец. Это разные миры…
– Ты и он – один мир. И если он этого не чувствует, значит, он тебя никогда не любил. Или любил, но не тебя, Янг, а твое тело. А это недорого стоит.
– До моей любви тебе дела нет?
– Поехала бы ты с ним в Гамбург?
– Да.
– Я так и знал. – Доктор Мэй помотал головой. – Но мы не должны говорить ему об этом. Ему суждено быть здесь, среди беднейших из бедных – в нем их спасение! Он их доктор с джонки, их мост на небеса. Давай наберемся терпения. Он вернется.
Но доктор Меркер не вернулся к ним ни днем, ни ночью. Пациентами занимались доктор Мэй с Янг. В трюм они не спускались. Ни чтобы переброситься словечком с доктором Меркером, ни чтобы принести ему поесть.
Несколько раз Янг делала такую попытку, но всякий раз Мэй ее пресекал.
– Не надо! – говорил он. – Он должен вернуться по собственной воле.
Он проголодался…
– Любое животное выползет из своей норы, когда проголодается. Выйдет и он.
– Он хочет пить…
– …и найдет свой источник. Научись ждать, Янг.
– Но ведь он прав, Мэй!
– Нет! Он Вэй Кантех. И должен уметь чувствовать и думать как Вэй Кантех. Повторяю, Янг, наберемся терпения.
Свидетелей того, что происходило тем временем на джонке Кун Лундзы, было немного. Суд, состоявший из представителей всех слоев населения Яу Ма-теи, рассматривал дело во всех подробностях, дотошно. Целых девять часов допрашивали плачущего и взывающего к милосердию Чинь Хаочжи. Он не поднимался с колен, молил о пощаде, обещал взамен все мыслимые и немыслимые блага. Солнце закатилось за горизонт, и, как это обычно бывает на море, быстро темнело, когда суд признал Чиня полностью виновным и приговорил к смерти.
На катере его вывезли еще дальше в море, к стоявшей там наготове джонке.
Чинь из последних сил пытался сопротивляться и выл, как волк. Заведя руки назад, его привязали к телу ракеты РС-1212, как бы распяв на ней. Ждали наступления полной темноты. Чинь понимал, что с каждой минутой жизнь его отлетает. Около одиннадцати часов – ночь уже полностью вошла в свои права – он помолился и закрыл глаза. Голос он сорвал, так что даже кричать не мог…
Кун Лундзы проверил электрическое зажигание и положил руку на маленький рычаг. Пусковое устройство сработало, ракета приняла вертикальное положение, встав под углом ровно в девяносто градусов. А потом она по пологой траектории уйдет вверх.
Чинь Хаочжи плакал. Что чувствует человек в такие вот последние минуты своей жизни, о чем думает – кто знает? Может быть, в его сердце появляется страшная, безнадежная пустота, а может быть, это Ничто и есть надежда на другую жизнь, на После…
Кун Лундзы посмотрел на черное ночное небо. Море было почти недвижным и таким же черным, как ночь. Остальные китайцы, окружившие его, опустили головы. С непроницаемым лицом Кун нажал на рычаг. Огненный луч с пусковой установки пронзил ночь, и большая ракета с длинным светящимся шлейфом понеслась в небо. Может быть, Чинь испустил предсмертный крик – этого никто услышать не мог, не было слышно вообще ничего, кроме свистящего шипенья.
Из-за не предусмотренного расчетами «довеска» ракета поднялась вверх только на один километр. И тут с глухим хлопком распалась. Вниз пролился дивный, никем здесь доселе не виданный золотой дождь. И долгую минуту освещал море, джонку, молчаливых людей на ее палубе и далекий остров Ша Хау, словно занавешенный дымчатой кисеей.
Чудесный вид… Вместе с широкими золотистыми фосфорными гроздьями, уходившими в море, туда же с неба упало и то, что осталось от тела короля фейерверков.
– Вот и все, – глухо проговорил Кун Лундзы, отворачиваясь. – Теперь я снова могу спать, доченька…
Он запустил мотор и повел катер обратно, в Яу Ма-теи, чтобы сообщить досточтимому доктору Мэю, что все сделано по справедливости, по закону предков. И тогда доктор Мэй тоже сможет положить перед портретом своей дочери Мэйтин цветы лотоса и помолиться.
Доктор Мэй сидел этой ночью на палубе джонки рядом со своими спящими больными. На таком большом расстоянии он взрыва ракеты не расслышал и волшебного золотого дождя не видел. Но, бросив взгляд на часы, он знал, что это случилось. Опустив голову, он попросил у своего бога прощения и снисхождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93