Уроженец Севильи, он побывал во многих портовых городах. А в Палосе – как раз в ту пору, когда, изгнавши евреев в 1492 году, испанские владыки принялись за «вероотступников» морисков, вероотступниками мориски не были.
Весело хохоча, Рыжий рассказывал, как богатых и ученых морисков сгоняли с их насиженных мест.
Педро Маленький, сердито сплюнув, сказал:
– В Палосе жила когда-то моя старшая сестра с мужем, оружейником… Вот они могли свободно занять пустующие покои изгнанного еврея-марана… Сестра, может, и решилась бы, но муж ее – ни в какую! Отказался наотрез! Оба они переселились в Севилью…
Матросы, отстояв воскресную обедню в храме святого Георгия, уже под вечер отправились навестить Франческо Руппи в венте.
Федерико предупредил:
– Никаких вопросов Руппи задавать не следует. Он еще не оправился после того, что случилось с ним в харчевне.
А что именно случилось, со всеми подробностями рассказал Рыжий.
Да Рыжий, как выразился Датчанин, даже из камня какую-нибудь сплетню выжмет.
Возвратившись на корабль, матросы на баке еще долго обсуждали и внешность и поведение Руппи.
– Красивый человек, что и говорить! Подходящая пара для сеньориты! – произнес Рыжий. Но так как Федерико его тут же оборвал, он начал с другого конца: – Красивый-то красивый, но уж больно загордился. Лишнего слова не скажет! И с чего бы это?
– Ты бы много лишних слов наговорил, – заметил Педро Большой. – Да пойми ты: ведь на человеке просто лица не было!
– Нет, загордился! – стоял на своем Рыжий. – И с чего бы это, говорю! Да и я, если бы меня так нарядили, не хуже его стал бы! Фистулу свою пластырем заклеил бы…
– Рот тебе надо бы заклеить пластырем! – отозвался Датчанин.
…На время стоянки «Геновевы» при посредничестве гентца, хозяина харчевни, на корабле один за другим стали появляться сначала два пестрых телка, потом – барашек, потом – подсвинок, с неряшливостью которого боцман боролся с большой строгостью, и птица – гуси и утки.
Все эти покупки можно было производить не спеша, так как сеньору капитану предстояла еще поездка в соседние с Палосом – Могер и Уэльву, где, возможно, еще проживают люди, знавшие Кристобаля Колона и даже ходившие с ним в плавание… А может, капитану посчастливится повидать и Винсенте Яньеса Пинсона или его родичей…
Затем капитан предполагал отправиться в Валенсию, где в настоящее время находился фискал севильского Совета по делам Индий, и очень подробно расспросить этого чиновника о тяжбе наследника адмирала с короной. Разрешение на такое свидание капитану было дано императором.
Капитану не терпелось сверить показания друзей и родственников Пинсонов и Ниньо с имеющимися у фискала сведениями. Показания родственников были полны наветов на адмирала. Имеющиеся у королевского фискала сведения были, очевидно, тоже далеки от истины. Вот капитану и хотелось сверить те и другие. Показания врагов адмирала могли подтвердить правоту капитана как географа и картографа. Ян из Стобницы хотел знать всю правду!
Как ни уговаривал он Франческо отправиться вместе с ним, тот отмалчивался. В конце концов признался, что чувствует себя не очень хорошо, но через несколько дней, если разрешит сеньор капитан, он должен поехать в Севилью, выяснить кое-какие интересующие его покровителей из Сен-Дье обстоятельства и ознакомиться с библиотекой Эрнандо Колона… Это ведь была одна из причин, заставивших его стремиться в Испанию.
Однако, притронувшись к горячему лбу Франческо, капитан понял, что тот просто болен. И если он думает отправляться в Севилью, ему следует прежде всего всерьез заняться своим здоровьем.
Капитан сам готовился к отъезду, поэтому уход за Франческо поручил своей племяннице и этому славному малому, что так хорошо составляет целебные мази. До того, как Руппи окончательно поправится, выпускать его из Палоса ни в коем случае не следует!
Франческо уже не только мог ходить без посторонней помощи, но у него постепенно исчезало отвращение к пище, даже принялся за начатую еще на «Геновеве» гравюру на меди. Это была карта нынешних владений императора Священной Римской империи германской нации.
Однако сеньорита Ядвига только две недели спустя разрешила выздоравливающему пуститься в дорогу.
И вот наконец Франческо в Севилье.
Здесь ему довелось побывать дважды, еще при жизни адмирала. Франческо явственно ощутил ни с чем не сравнимый аромат севильского воздуха. Один пряный аромат цветов чего стоил! Кусты роз – белых, желтых, розовых, красных – упрямо лезли в проломы оград.
Эрнандо Колон никак не мог справиться со строительством библиотеки, но об этих замыслах сына адмирала Франческо рассказали его дорожные попутчики. Шагая по набережной, Франческо глубоко, до боли в груди, вдыхал крепкий аромат цветов, облаком стоящий над городом.
«У изгиба, который делает Гвадалквивир, на мысе, вы издалека увидите мраморную библиотеку сына адмирала, – объясняли Франческо его попутчики, – а при библиотеке – домик, в котором на время расположился сын адмирала».
Дойдя до такого мыса, Франческо вынужден был остановиться: дом у изгиба реки и огороженный участок преграждали ему путь. Все пространство от дома до берега было распахано или раскопано. А за домом, за его пристройками зеленел роскошный, большой, тенистый, настоящий севильский сад.
Человек с мотыгой и граблями, который разравнивал землю, поначалу не услышал обращенного к нему вопроса. И, только повторив его, Франческо мог удостовериться, что это – дом и библиотека сеньора Эрнандо Колона.
Подходя к дому, Франческо вдруг закрыл глаза и представил себе уже ничего не выражающее, глубоко ушедшее в подушки лицо своего господина – адмирала… Рядом – заплаканный и чем-то обеспокоенный Диего Колон (злые языки толковали, что обеспокоен он не столько смертью отца, сколько заботами, связанными с получением наследства)… И – склоненное над постелью умирающего, искаженное отчаянием, а поэтому, может быть, по-своему прекрасное лицо Эрнандо Колона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101