Быстро ответив на приветствие, Мамун прежде всего спросил, согласен ли Абу-Райхан с утверждениями индийских астрономов.
Ал-Бируни не ожидал подобного вопроса. Не собирается ли шах Мамун разоблачить его и всенародно назвать еретиком? Но он тут же отбросил эту мысль. Зачем же так? Скорей, наоборот: если правитель Хорезма знает что-либо об индийских астрономах, то это просвещенный правитель. Но как ответить более понятно?
Подумав немного, Абу-Райхан сказал:
– Вопрос, заданный мне великим правителем Хорезма, заслуживает большого внимания. Но я бы не хотел ответить на него поспешно. Если бы великий шах пожелал собрать меджлис ученых… Пусть мой повелитель не подумает дурно, я могу и сейчас ответить великому шаху, – продолжал Абу-Райхан. – Но меджлис…
– Меджлис – хорошо! – поспешил с ответом хорезмшах. Ему как раз и хотелось услышать спор ученых.
Ал-Бируни еще мало знал правителя Хорезма. До него дошли слухи о том, что Мамун II человек просвещенный, не лишенный интереса к наукам. Но как понять поставленный им вопрос? Если шах Мамун поддался влиянию богословов, прибывших сюда из Багдада, то прямой ответ может тотчас же стать причиной раздора между ученым и правителем. Не успев вернуться на землю родного Хорезма, он, Бируни, может снова подвергнуться изгнанию. Но сказать что-либо другое, чтобы угодить невеждам, находящимся в плену бездушных и корыстных шейхов, он не намерен. Однако чем вызван этот вопрос Мамуна: любознательностью или коварством? Он странно звучит в устах хорезмшаха, величаво восседающего на золоченом троне, в одежде, сверкающей драгоценными камнями.
Абу-Райхан смотрел на стены громадного тронного зала, украшенные росписями, повествующими о прошлом династии хорезмшахов. Он видел здесь предков Мамуна II и полководцев, среди которых были мужественные люди чужеземных племен, попавшие в Хорезм из дальних стран. Размышляя над замысловатым вопросом, поставленным шахом, ученый вдруг обратил внимание на изображение черного статного воина в богатой одежде. Когда-то, при дворе одного из предков хорезмшаха, этот воин занимал почетное место. И молнией блеснула мысль: «Откуда этот черный человек со смелым и мужественным лицом, столь непохожий на других воинов, изображенных на стенах тронного зала? Не с берегов ли Нила? А может быть, у истоков Тигра и Евфрата жили предки этого черного воина? Кто взял его в плен? И кто пригнал в далекий Хорезм? Какие заслуги помогли ему обрести богатство и знатность? Однако надо объяснить хорезмшаху, почему я хочу ответить на заданный вопрос в присутствии ученых. Не посчитает ли Мамун за дерзость предложение собрать меджлис ученых?»
– Я и сейчас готов ответить, – повторил Абу-Райхан, стараясь прочесть на лице хорезмшаха его настроение, – но истина познается в споре… каждый по-своему понимает этот сложный вопрос…
– Завтра на царском меджлисе соберутся ученые Гурганджа, – ответил Мамуи. – Я тоже думаю, что в споре познается истина!
Поблагодарив за честь, ал-Бируни с низким поклоном удалился, а хорезмшах Мамун, видимо довольный тем, что ученый-хорезмиец уже стал его собственностью, обратился к дабиру:
– Много я слышал разных небылиц о нашем ученом ал-Бируни. Дошло ли до тебя, что правитель Гургана Кабус ибн Вашмгир хотел дать ученому почетное место при дворе и облечь его властью над целым диваном? Но Абу-Райхан отказался от всего этого и предпочел заниматься науками. А ведь науки не давали ему и сотой доли того почета и денег, которые он мог получить, находясь при дворе правителя.
– Пожалуй, ученый был прав, – ответил дабир. – Во всяком случае, мы сейчас извлечем пользу из тех бесценных трудов, которые он написал, будучи на службе у Кабуса и не связываясь с делами правителя. Как ты помнишь, великий шах, в книге нашего астронома дано подробнейшее описание всех эр, праздников и календарей многих племен и народов. Для этого ученый изучил многие летописи о прошлом хорезмийцев, греков, римлян, персов, согдийцев, иудеев. Эта книга напомнила нам, что в чужой стране есть наш ученый.
– Мне льстит, – отвечал Мамун, – что Абу-Райхан ал-Бируни хорезмиец. Это для нас более ценно, чем ученый-согдиец или ученый-перс при дворе хорезмшаха. Все же этот человек рожден на земле великого Хорезма. Мне приятно сознавать, что наш соплеменник возвышается над другими. Он будет достойным потомком своих великих предков, не правда ли, дабир?
– Я никогда в этом не сомневался, великий шах. Я помню слова Сократа: «Нет сокровищницы лучше знания, нет врага хуже дурного человека, нет почета величавее, чем знание».
* * *
Во дворец на меджлис собрались все ученые, все богословы, все знатные люди Гурганджа. Ибн Сина радостно приветствовал ал-Бируни, с которым долго не виделся и судьба которого его всегда волновала. Он немало потрудился, чтобы вернуть Абу-Райхана ко двору правителя. Ибн Сина помнил о том, что прежний правитель изгнал ал-Бируни из Хорезма и заставил его искать покровительства на чужбине. Как хорошо, что ученый вернулся в свой родной Хорезм!
Мусульманские богословы, враждебно воспринимающие смелые мысли ибн Сины и ал-Бируни, с нетерпением ждали. Они не знали, о чем будет спор, но, предвидя разногласия, заранее подзадоривали друг друга.
Открывая меджлис, вазир сказал, что, заботясь о процветании Хорезма, великий шах Мамун собрал при своем дворе ученых, которые могли бы стать украшением двора самого халифа. Но, покровительствуя наукам, хорезмшах в то же время отвечает за людей науки перед самим аллахом. Вот почему собран меджлис, где надлежит разобраться в спорах, вносящих смуту в умы людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122