— О чем ты, Шарский, так задумался? — ласково спросил учитель.
Только теперь, услыхав его голос, ученик вскочил на ноги; оробев от внезапного появления человека, о котором он как раз думал, Станислав опустил глаза, как захваченный врасплох преступник.
— Захотелось мне немного потолковать с тобой, голубчик,— сказал учитель.— Возьми-ка фуражку. Время у тебя есть? Пойдем погуляем в парке.
— Я готов, пан учитель.
— Так ты ж сходи возьми фуражку, а не то и пальто, вдруг холодно станет.
О каком холоде может идти речь! Да он был так счастлив, услышав доброе слово и предложение погулять вместе, что и про фуражку забыл бы, не напомни учитель.
Не спеша вышли они по улице на небольшую площадь перед школой и оказались в аллее старых грабов, которая вела к парку.
— Ты мне вот что скажи, Шарский,— начал старик, близоруко присматриваясь к мальчику, зрение у него было никудышное,— я хотел бы кое-что о тебе узнать. Кто твои родители? Откуда ты родом?
Смущение, робость и страх сковывали Стася, однако ласковый голос учителя и полные сочувствия речи приободрили его, сердце стало биться ровнее.
— Родители мои, пан учитель,— набравшись духу и понемногу приходя в себя, отвечал он,— живут отсюда милях в пятнадцати, владеют наследственной деревенькой в За...ском.
— Одной деревней? — спросил учитель.
— Да, одной, и то небольшой.
— А много вас в семье детей?
— Шестеро, пан учитель.
Учитель покачал головой и глубоко вздохнул.
— Братья или сестры?
— Три брата да две сестры, пан учитель.
— Где ж ты раньше посещал школу? Кто тебя учил? — допытывался старик.
Шарский назвал школу и учителей.
— У тебя, видишь ли, есть способности к поэзии,— сказал учитель, терпеливо выслушав его,— даже, я бы сказал, сударь мой, то, что ты написал про весну, совсем недурно для первого опыта; однако, вступив на этот путь, дорогой мой, если хочешь чего-то достигнуть, надобно много трудиться, даже когда небеса тебя одарили! А читать любишь?
Юноша, весь покраснев, даже задрожал.
— Разве можно не любить читать! — пылко воскликнул он.
Странная ушешка искривила бледные губы учителя, иs он снова исподлобья глянул на ученика.
— Что же ты читаешь?
— Да книг у меня не много... У пана Яценты на полке только Мольер есть и Монтескье...
— И ничего польского? —- спросил учитель.
— Есть книга Станислава Потоцкого...1 Учитель покачал головой.
— Я, конечно, еще не знаю, что из тебя выйдет, голубчик мой,— медленно заговорил он,— но только учиться тебе надо и много и систематично, если пойдешь по тому пути, который, как я думаю, тебе предназначен... Поэту надо долго и сытно кормиться, прежде чем запеть перед миром. Нелегкое это дело — предстать перед людьми и тронуть их сердца так, чтобы даже насмешники сочувствовали тебе; люди покоряются неохотно, зато с готовностью топчут в грязь ближних своих.
И старик снова вздохнул.
— Путь это тяжкий,— заключил он, забывая, к кому обращается,— он усыпан терниями, завален камнями... Тут первым быть трудно, а вторым — нельзя, да и не стоит. Либо ты на вершине, либо свергаешься в пропасть на нескончаемые муки... А тогда лучше о поэзии и не думать. Почти у каждого юноши порой что-то сверкнет в мыслях, что-то затрепещет в сердце, и ему хочется запеть, но, когда он с песнею своей явится к людям, куда деваются и мысли и слова! О, надо трудиться, трудиться! Даже тем, кому бог дал сразу много, и им-то, пожалуй, больше всего. Без труда ничего не дается, мой мальчик, все приобретается в поте лица, в усилиях духа. Видел, как товарищи встретили нынче твое выступление? То же самое ждет тебя и в жизни. Помни об этом! И после всех минувших веков, после поэтов, которые тогда пели, после дивных творений, которые нас питают, дыша жизнью прошлого, будучи наивысшим его выражением,— как много требуется, чтобы дерзнуть выйти на сцену, взять лютню и призывать слушателей.
1 Потоцкий Станислав Костка (1755—1821) — польский писатель и политический деятель.
Толпа, которой ты будешь петь, состоит из тысяч людей, каждый отличается от другого, а у тебя для всех них одна песнь! Ты должен будешь их покорить, привлечь, преобразовать, заставить понять тебя и пойти за тобой. Какова же должна быть эта песня, чтобы победить тысячи видов самолюбия и сломать лед сопротивления, равнодушия, черствости? Какая мощь нужна, чтобы выйти победителем в такой борьбе? Сколько жизненных сил надо истратить, сколько слез пролить, сколько ран нанести себе, раздирая свою грудь?
Учитель шел вперед и все говорил, говорил, видимо, позабыв об ученике; слова лились свободно, от души, будто он рассуждал сам с собою, но вот он со вздохом глянул на Шарского, и речь его зазвучала по-другому.
— Да, мальчик мой,— сказал он,— надо трудиться прилежно, трудиться много, чтобы что-то в жизни сделать. Человек мысли и пера, к чему, кажется, ты чувствуешь призвание, должен прежде всего быть выше толпы, чьим вожатаем, выразителем чаяний, утешителем, проповедником он хочет стать. Так что задача тут двойная: как жрец, ты должен стоять на высоте, и облачение твое, частная твоя жизнь должны быть не запятнаны, ибо тот, кто выступает во имя самых высоких чувств, сам первый обязан их испытывать, иметь чистую душу и чистые руки,— а как человек духа и мысли, ты должен стоять ступенькой выше, идти хоть на шаг впереди толпы, которая за тобою следует, должен угадывать будущее, к которому она стремится, чувство, от которого завтра забьется ее сердце, направление, указанное на завтра господом богом... Много тут помогает гений, талант, инстинкт, дух Творца, еще в колыбели овеявший голову младенца, однако вырастить зерно, дарованное тебе, должен и обязан ты сам, своими силами.
1 2 3 4 5 6 7