Я прянула к дверце, пытаясь открыть ее, но лошади мчались во весь опор. Стала звать на помощь: тоже бесполезно,— кругом густой лес. Бешенство, ярость овладели мной, но он не дал мне даже шевельнуться, целовал руки и насильно склонил меня, беззащитную, к повиновению.
Нет, я не в состоянии описать эту сцену. От стыда и страха я чуть не потеряла сознание. Лошади неслись вскачь, я билась у него в руках, вырывалась, но все напрасно. Стемнело, силы оставили меня... Я просила, молила о пощаде,— никакого результата. Бормоча что-то невразумительное, с дико горящими, как у Ропецкой, глазами, он душил меня в объятиях, целовал. Хотя я не из числа тех девиц, которые чуть что хлопаются в обморок, но в конце концов, обессилев, я, кажется, лишилась чувств. Тогда остановили лошадей, принесли из ручья воду, и, когда я пришла в себя, карета снова тронулась.
Мольбы были напрасны. Мой обезумевший суженый насильно надел мне на палец бриллиантовое кольцо. Не знаю, долго ли мы ехали, наконец экипаж остановился, и меня в слезах ввели в дом, по виду напоминающий постоялый двор. Оскар помог мне подняться по лестнице. Для нас были приготовлены комнаты.
Только на третий день приехал барон с советником и освободили меня из неволи. В Карлсбаде никто не знает о случившемся. Пустили слух, будто я заболела. Ночью на полпути от города меня встретила мама. Оскар, видимо, даже не понимает, что совершил преступление. Он, точно в бреду, беспрестанно что-то бормочет и целует руки то маме, то мне...
У барона вид насупленный, советник ругает племянника и пугает могущими воспоследовать неприятностями, мама в отчаянии ломает руки. И все сходятся в одном: теперь свадьба неминуема.
И этот человек, вызывающий у меня омерзение, которому я жажду отомстить, должен стать моим мужем! В оправдание своего поступка он твердит, что обезумел от любви. Но это не любовь, а буря, шквал, несущие разрушение и гибель. Я боюсь его. Он зверь, а не человек...
Эскапада, потребовавшая от него напряжения всех сил, так изнурила его, что он слег в постель. Дядя и три лекаря неотлучно дежурят возле него,— он не должен умереть, прежде чем не обвенчается со мной. Ах, какой ужас, какой ужас! Кто бы мог подумать, что этот идиот способен на такой отчаянный шаг. В голове мутится, ничего не понимаю... Но как ни странно, его поступок не вызывает должного возмущения и гнева ни у барона, ни у советника, ни даже у мамы. Неужели он действовал с их ведома, чтобы таким образом принудить меня выйти за него замуж...
Даже подумать об этом страшно...
У мамы произошло неприятное объяснение с отцом: он домогался свидания со мной и, получив отказ, страшно рассердился.
Когда я вернулась и лежала в постели, он пришел опять, и мне удалось подслушать их разговор.
— Могу я, наконец, увидеть свою дочь? — спросил он дрожащим от гнева голосом.— По какому праву налагаете вы запрет на свидание отца с родной дочерью?
— Серафина была больна.
— Тем паче мне должно было ее видеть. — Она лежала в горячке.
— Неправда! -— в ярости вскричал отец.— Я убежден: тут кроется другое. Вы хотели расстроить мои планы...
Мама молчала. Отец ходил по комнате.
— Объясните, что все это значит?
— Хорошо, не стану скрывать от вас правду,— запинаясь, начала мама.— Серафины не было в городе... Пан Оскар, влюбленный в нее до безумия, осмелился...
— Что?! — закричал отец.— Как же вы не устерегли ее?
— Он похитил ее у меня на глазах и... увез. Мы три дня искали ее...
— А сама она как могла допустить до этого? Хорошо вы ее воспитали, сударыня, нечего сказать!
— Прошу не оскорблять меня! Серафина тут ни при чем. Во всем виноват влюбленный безумец, который чуть не поплатился за это жизнью. Понимаете,— прибавила мама,— теперь только замужество спасет ее от позора.
Папа иронически засмеялся.
— Ловко подстроено! Мы, мужчины, младенцы в сравнении с вами... Где нам тягаться с дамами! Мне бы никогда не пришло в голову подбить генерала похитить Се-рафину.
— Как вы смеете подозревать меня!
Судя по звуку, папа, должно быть, расшаркался перед мамой. Наступило непродолжительное молчание.
— Ну а сейчас вы разрешите мне повидать дочь? — уже спокойно спросил папа.
Мама открыла дверь в комнату, где я лежала на кровати.
— Бедное дитя,— проговорил папа, склонясь надо мной,— несчастная жертва...
Когда мы остались вдвоем, он посмотрел на меня так, словно хотел что-то сказать и не решался. Но, убедясь, что мамы нет в комнате, он зашептал мне на ухо:
— Мне от души тебя жалко! Очень жалко! И хотя то, что произошло, непоправимо, скажи чистосердечно... Признайся мне, если ты предпочитаешь генерала,— он, по крайней мере, человек, а не свинья, как этот идиот,— так вот, если ты согласна, я поговорю с ним. Мы с ним приятели, человек он просвещенный, без предрассудков и, невзирая ни на что, женится на тебе.
— Нет, милый папа, это невозможно,— сказала я, глядя ему в глаза.— Меня скомпрометировали...
— Кто? Этот идиот, который тебя увез. Генерал — un homme du monde, un galant homme \ он все подмет и женится.
У меня голова шла кругом.
— Нет, папа! Против судьбы не пойдешь! — тихо сказала я.
Опустив голову, он еще некоторое время посидел молча около меня, потом вскочил, прошелся несколько раз по комнате, не говоря ни слова, пожал мне руку и, не прощаясь с мамой, схватил шляпу и, хлопнув дверью, исчез.
В дверях моей комнаты тотчас появилась мама.
12 июля.
Волей-неволей пришлось встать,— сегодня наша помолвка. Видеть его не могу, до того он мне гадок, но ничего, я отомщу ему, когда стану его женой! Папа прийти отказался. При обручении присутствовали: барон, тайный советник, экс-банкир, пани Целестина, Мостицкая с дочкой и Флора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36