– Мадам, – герцог Бургундский поцеловал протянутую руку королевы, задержав её чуть дольше положенного. В этом был весь герцог. Королева сделала попытку покраснеть, но у неё не получилось. Герцог Бургундский сел справа от королевы, чуть ниже неё.
– Я у вас в долгу, – шепнула ему королева, – вы избавили меня от этого несносного Арманьяка.
– Надеюсь, мадам, – герцог Бургундский устремил на королеву страстный взгляд, – вы найдёте способ отблагодарить меня?
– Я думаю над этим, – королева кокетливо улыбнулась герцогу Бургундскому.
– Я слышал, вы были в плену, кузен, – не вовремя раздался голос короля, – крестовый поход закончился плачевно. Турки разбили вас под Никополем. Надеюсь, вы не слишком страдали в плену, у турок?
Герцог Бургундский был явно озадачен словами короля.
– Я пробыл в плену менее года, сир. К тому же эти события имели место одиннадцать лет назад.
– Время скоротечно, кузен! – король вздохнул, погружаясь в обычное состояние полного безразличия.
Никто из тех, кто слышал слова короля, так и не понял, что он имел в виду.
По новому взрыву криков и проклятий все поняли, что осуждённые покинули Шатле. И действительно, ровно без четверти 12 повозка, запряжённая двумя чёрными быками, в которой везли стоящих заключенных, покинула стены Шатле. Впереди заключенных следовала небольшая процессия. Вся процессия была облачена в престранные одежды. У всех на головах были венки из роз. Процессия пела какую-то весёлую песню. В общем, создавалось впечатление, будто затевается некое торжество, а не казнь. Повозку с заключёнными сопровождали десять стражников, ехавшие по обе стороны. Люди, сыпля проклятиями, расступались перед процессией. Проклятия сыпались на заключенных тысячами, отчего в воздухе повис непрекращающийся гул. Но люди не ограничились одними проклятиями. У многих в руках оказались гнилые помидоры и яйца, которые тут же были пущены в ход.
– Смерть подлым арманьякам! Смерть изменникам!
Все трое сохраняли невозмутимый, а правильнее сказать – равнодушный вид. Ни яйца, ни гнилые помидоры, ни многочисленные проклятия никак не сказывались на выражении их лиц. Лишь граф изредка бросал взгляд на сына, который держался с непоколебимой твёрдостью. Всё верхнее одеяние приговорённых состояло из белых рубашек, на которых оставались следы желтоватого и красноватого цветов после попадания яиц и помидоров. Осуждённые под непрекращающийся град проклятий достигли площади Пилори. Их вывели из повозки и подвели к помосту с плахой. Огромного роста палач с крепкими ручищами, в которых легко умещалось древко топора, стоял на помосте и следил за осуждёнными.
Гилберт де Лануа, распорядитель казни, поднялся на помост и коротко бросил палачу:
– Приступай!
– Среди них ребенок! – последовал немного неуверенный ответ палача, – мне не приходилось казнить детей.
– Придётся, – коротко бросил Гилберт де Лануа, покидая помост.
Палачу явно не понравились эти слова. Сквозь прорезь маски глаза палача с неприязнью следили за мрачной фигурой Гилберта де Лануа.
Герцог Бургундский встал со своего места и взмахнул белым платком.
Ги де Монтегю поднялся на помост. Прочитав короткую молитву и бросив последний взгляд на своего друга, он встал на колени и положил голову на плаху.
Палач одним уверенным ударом отсёк ему голову.
– Прощай, мой друг, – тихо прошептал граф Арманьяк, – скоро мы вновь увидимся.
Он снял со своего пальца перстень – символ дома Арманьяков и протянул Филиппу:
– Пусть недолго, но ты станешь графом Арманьяком! Отец с сыном крепко обнялись.
– Прости меня, – прошептал граф, когда подручные палача повели его на казнь.
Огромная толпа замолчала в ожидании того, как падёт голова главного из Арманьяков.
Граф Арманьяк встал на колени и собирался положить голову на плаху, когда услышал голос сына:
– Монсеньор, для меня было честью жить рядом с вами. Для меня будет честью умереть рядом с вами!
Светлая улыбка осветила лицо графа. Не колеблясь, он положил голову на плаху.
– Бернар, муж мой, – раздался душераздирающий крик.
Женщина с растрёпанными волосами пыталась пробиться к плахе, но стража её не пускала. Палач опустил топор на глазах рыдающей графини и на глазах Филиппа. Толпа приветствовала смерть графа Арманьяка восторженными криками. Филипп, не ожидая, когда его поведут на помост, легко вскочил на него и пока убирали тело его отца, гневно закричал в толпу:
– Замолчите, слышите вы, все замолчите. Имейте уважение если не к графу Арманьяку, который в жизни не сделал ничего плохого, так хотя бы к сыну, потерявшему отца.
Филипп стоял на помосте, в крови собственного отца, и весь его облик пылал гневом и яростью. Он смотрел прямо в толпу. И люди, поражённые необыкновенной смелостью и непредсказуемым поведением мальчика, невольно один за одним замолкали. Дождавшись, когда наступит полная тишина, Филипп повернулся к палачу и с твёрдостью, поразившей свидетелей этой сцены, бросил:
– Я в вашем распоряжении, мэтр!
Герцог Бургундский встал, собираясь подать сигнал к казни, но был остановлен графиней Арманьяк. Несчастная женщина бросилась к ногам герцога Бургундского.
– Пощадите моего сына, пощадите, – умоляла женщина. – Великодушный герцог, пощадите его!
Герцог Бургундский поднял за плечи графиню Арманьяк, которую тут же увели подальше от него. При этом графиня не переставала молить о помощи.
Герцог Бургундский выждал короткое время, а потом громко заговорил:
– Жители Парижа, я не хочу стать детоубийцей. Поэтому я согласен пощадить последнего из Арманьяков, хотя он собственноручно убил пятерых бургундцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147