Не то чтобы у нее кружилась голова, когда она вставала с постели, но что-то происходило. Странное. Она просто ничего не могла. В самом деле, она едва могла заставить себя даже просто позвонить и сказать, что не может прийти.
Это были очень странные дни. В течение нескольких минут она могла чувствовать себя вполне хорошо, учитывая все случившееся. А потом ее нервы начинали кричать, и она чувствовала себя так, словно вот-вот выпрыгнет из своей кожи. И улучшения не наступало.
Даже звонок доктора, который просто хотел узнать, как она себя чувствует, так взвинчивал ее, так выводил из себя, что ей просто хотелось заорать, чтобы ее оставили в покое.
– Я чувствую себя очень странно, – сказала она.
– Что ж, это вполне естественно, – говорил он и предписывал усилить прием лекарств.
От этого она чувствовала себя еще хуже. Тогда он предложил ей урезать дозы наполовину. Она просто сидела, машинально лаская маленькую собачку Рэли. Но не думая о самой Рэли. На самом деле не думая ни о чем. И не спала по ночам, и ничего не ела. «Я не могу так дальше, – сказала она себе, – я должна попытаться что-то сделать».
На следующее утро она заставила себя встать, принять душ и одеться. Она даже сделала легкий макияж. Это стоило ужасающих усилий, словно она толкала валун на крутой холм, и она тяжело дышала, когда закончила. Призвав все свои силы, заставила себя съесть настоящий завтрак. Яичницу-болтунью, бекон, тосты. Стакан апельсинового сока. Не помогло. Более того, ее стало тошнить.
Все, что ей оставалось, – сидеть с Фриски и целый день смотреть телевизор. Иногда она так ослабевала, что чувствовала, как у нее слипаются веки, и засыпала – иногда всего на несколько минут. Но хуже всего было то, что ей снова стали видеться ее сны с водой. Не в связи с Рэли. Когда она была маленькой девочкой, за их домом было озеро, всегда темное и пугающее, но в то же самое время и влекущее – вот оно ей и снилось. В четыре часа дня она начинала пить. Это помогало, потому что сглаживало все, и она не должна была заставлять себя думать. Да и в любом случае ей это было не под силу, потому что все ее мысли оказывались всего лишь клочками чего-то, не имеющего никакого смысла.
У них есть масса дел, которыми следует заняться, не раз повторял ей Пол. «Мне нужна твоя подпись, Бет Кэрол. Ты должна собраться и взять себя в руки».
– Ах, Пол, – говорила она, – я еще не готова. Очень сожалею. Может быть, завтра, ладно?
– Ты что-нибудь ешь? – спрашивал он.
– Конечно, я ем, – отвечала она.
– Ты должна начать есть, Бет Кэрол, – говорил он.
– Я знаю, – отвечала она.
Когда пройдет какое-то время, ей станет лучше, говорила она себе. Время – вот что может помочь. Но прошло больше трех месяцев, а ей становилось еще хуже. Фриски тоже чахнул. Его глаза и шерсть стали тусклыми.
Она часами расчесывала его, глядя телевизор. Кулинарные шоу, которые ей всегда нравились. Игровые шоу. «Мыльные оперы» передавались по всем каналам с двенадцати до трех часов дня. На экране двигались какие-то фигурки, но интриги были такими запутанными, что она была не в состоянии следить за ними.
Пол большую часть времени проводил вне дома, занимаясь послесъемочными делами с картиной, которая должна была принести целое состояние, потому что была последней картиной Рэли. Единственный человек, с которым она виделась, был Бобби, который приходил каждую неделю, чтобы сделать ей прическу, хотя она и просила его не затруднять себя. Но он приходил и нашептывал ей на ухо разные сплетни, которые она даже не слушала, а к тому времени, когда он завершал свое дело, ее нервы уже словно протыкали кожу, и она чувствовала себя настолько опустошенной, что ей только хотелось кричать и кричать.
Все время звонили. Ее приятельницы. Ферн. Даже Диана Кендалл, которая все еще была в городе и спрашивала, не хочет ли Бет, чтобы ока к ней заскочила. Бет думала что, может быть, Диана действительно лучше других поймет ее, ведь она потеряла всю семью. Но в конце концов решила, что не должна заботиться о том, поймет ли кто-нибудь, что она испытывает. Кроме того, эта Диана Кендалл выглядела как человек, который вечно скулит, а последнее, чего бы желала Бет, это выслушивать человека, который ноет и жалеет себя. В конце концов, с нее хватит ее собственных проблем.
Она перестала подходить к телефону.
Однажды он звонил и звонил. Пятнадцать звонков, двадцать. Потом телефон умолк, но спустя некоторое время зазвонил снова.
Рассерженная, она схватила трубку, намереваясь разбить ее о стену.
– Хэлло, – сказала она наконец.
– Бет Кэрол? Это Роджер Хортон. Она ждала, тяжело дыша в трубку.
– Я тут раздумывал, как вы гам, – сказал он. – Мы все переживаем. Битси говорит, что не могла дозвониться до вас, никто не отвечал.
Ее сердце отчаянно забилось. Уж не сердечный ли приступ?
– Бет Кэрол! – переспросил он, на этот раз обеспокоенным тоном.
– Да.
– Я могу что-нибудь сделать для вас?
– Пожалуй, нет, Роджер, – ответила она. – Я хочу сказать, что… я не могу ни на чем сконцентрироваться. Хотя я думаю, что это естественно. Я хочу сказать, что, может быть, природа меня таким образом охраняет. Понимаете, если я не могу думать ни о чем, то я не могу думать и об этом. Я имею в виду о том, что произошло.
– Может быть, если вы повидаетесь с кем-нибудь, – сказал он, – может быть, если вы…
– О, я вижусь кое с кем, – ответила она со слабой улыбкой. – Он один из лучших врачей в Беверли Хиллз.
– И что он говорит? – спросил Роджер.
– Видите ли, Роджер, я не понимаю, что он говорит, – пробормотала Бет, нахмурясь. – Я хочу сказать, что мне трудно сосредоточиться, я уже вам говорила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173