Мэг закричала уже всерьез:
– Питер! У меня нет с собой другой одежды. Да отпусти же меня, ты, идиот несчастный!
Он отпустил ее и, повернув к себе, поцеловал взасос.
Это взбесило Мэг. Ей очень хотелось оттолкнуть его от себя, но она хорошо помнила еще со времен дядюшки Седрика о том, что, если замереть в тот момент, когда к тебе пристают, это все скоро кончится и тебя не будет мучить стыд. Поэтому Мэг стояла не двигаясь.
Питер отпустил ее и заглянул в лицо.
– Мэг?
Но девушка обрадованно спросила:
– Ты больше не пойдешь купаться? Можно пробежаться по пляжу, тогда ты быстрее обсохнешь.
Опустив руки по швам, он ответил уныло:
– Мэг, давай жить вместе. Пожалуйста. Это… очень важно.
Она засмеялась в ответ:
– И вообще здесь очень холодно. Я лично собираюсь побегать.
Повернувшись, она трусцой побежала по мокрому песку в направлении Клоджи. Ей совсем не было холодно, но тело ее как будто бы горело не столько от смущения, сколько от какого-то страха. Если Питер не побежит за ней, значит, его поцелуй был действительно серьезным. А это надо было понимать как окончание их дружбы.
Мэг обернулась и едва сдержала всхлипывающий вздох облегчения, когда увидела семенящего сзади Питера. Поравнявшись друг с другом, они бежали, улыбаясь. Значит, все было в полном порядке.
– Почти обсох, – пытаясь отдышаться, сказал он, направляясь назад к оставленной одежде.
– Просто восхитительно! – сказала она, перенимая высокопарную манеру Джойс Гренфелл.
К ним подбежала собака и начала прыгать около голых ног Питера. Задыхаясь, тут же подбежала хозяйка собаки и стала извиняться. Это была женщина средних лет, укутанная в шарф и перчатки.
– Извините. К ноге! Извините, пожалуйста, – сказала она, отталкивая в сторону собаку. – Боже мой, да вы храбрецы. Неужели не холодно?
В этот момент Мэг взглянула на Питера, наблюдая за тем, как он отвечал:
– Совсем не холодно, иногда, я бы даже сказал, тепло.
– Молодцы, просто молодцы.
Питер и Мэг бежали вприпрыжку. Когда они вместе добрались до своей одежды, Питер, серьезно глядя ей в глаза, заявил:
– Послушай, я должен извиниться перед тобой. Давай все забудем!
Мэг чувствовала, что ее лицо залилось краской: она вовсе не была настроена на откровенный разговор, и, кроме того, ей вовсе не хотелось говорить о собственных чувствах.
Но Питер не унимался:
– Боже мой, Мэг. На дворе 1965 год. Я тебя поцеловал. И что же теперь, мне не будет прощения?
Повернувшись к нему спиной, она раскатывала влажные джинсы вниз на мокрые ноги.
– Да ладно, чего уж там. Давай забудем о случившемся, – только и смогла наконец вымолвить Мэг.
Они молча брели по булыжной мостовой в направлении городской галереи. Он даже не взял ее за руку, потому что Мэг, неожиданно почувствовав себя очень усталой, едва передвигала ногами. Питер же, напротив, был свеж как огурчик.
Стены галереи были увешаны полотнами огромных размеров с изображенными на них абстрактными сюжетами.
Мэг буквально ошеломила написанная маслом по дереву картина, размеры которой достигали двенадцати футов в высоту, под названием «Пустошь». Прямо по диагонали волнистая черная линия делила картину на зеленую и синюю части.
Питер неустанно следовал от одной картины к другой, пока наконец не остановился рядом с Мэг.
– Ну что скажешь? – поинтересовался он. Недоуменно покачав головой, она ответила:
– Я ничего не понимаю в такой живописи.
– Тебе не понятно, почему они такие большие? Но ты должна понимать, что маленький размер картин не годится для таких сюжетов. – Нарочито громко вздохнув, так, как будто бы ему было очень нелегко объясняться с ней, он продолжил: – Этот художник рисовал пейзажи. А изображение ландшафта требует большого пространства. У художника была широкая натура. Он рисовал любовь, а это чувство не имеет границ.
Чувство усталости и напряженное раздумье дали о себе знать. Мэг казалось, что она вот-вот заплачет.
– Для тебя, Мэг, эти картины очень фалличны. Ты не можешь понять их содержание, потому что они написаны на тему любви. Земля любит море, море – землю, мужчина женщину и женщина мужчину.
И вдруг до Мэг дошел действительный смысл картины, на которой нераспаханный конец поля углублялся в море, а море радостно открывало земле свои объятия. Не двигаясь, Мэг глядела на картину.
– Художник рисовал картину, когда умирала его жена, – принялся объяснять дальше Питер, – у которой образовалась опухоль в голове. Возможно, в это самое время они спали порознь. Может быть, поэтому в картине так ясно чувствуется неистовое и ненасытное объяснение в любви.
Слезы затуманили глаза Мэг. Он действительно был прав. Ей было чуждо понимание напористой, плотской любви.
Немного подождав, Питер спросил:
– Может быть, ты все-таки скажешь хоть слово? Повернувшись так, чтобы не показывать свое лицо, она достаточно громко заявила:
– Эта картина причиняет мне боль, поэтому я не хочу ее больше обсуждать.
Мэг тут же почувствовала, как сильно разозлила своим заявлением Питера.
– Пора идти, – ответил он довольно резко. – Мы не успеем добраться до дому засветло. Нам совсем ни к чему заблудиться среди болот.
Эти слова подействовали на нее устрашающе. Она представила себе уютное кафе, откуда они, выпив чашку чая, отправятся на автобусе, который идет через Пензанс. Ее воображение рисовало мрачную картину освещенных тусклым зимним светом бугристых вересковых полей. И от этого Мэг даже содрогнулась. Такие люди, как Джеральд Скейф, наблюдали за всеми жизненными явлениями, находясь в заброшенном, окруженном со всех сторон морем уголке. И все же он нашел свои корни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165