Неужели ты мне не доверяла? Почему?
– Я слишком боялась и жила под гнетом страха. Мне говорили, что есть мотив и, значит, я совершила это. У меня не было возможности защитить себя. Каждый час и каждый день я думала о детях. А во мне гнездился страх. Я боялась говорить об этом. Ты ведь видишь, что раскрываются дела даже двадцатипятилетней давности!
– Не рассказать мне! Мне! Ты ведь знала, что я люблю тебя. Я бы сделал что-нибудь…
– Я хотела жить с тобой, Уилл. Но ты стремился к браку. Разве я могла подставить тебя? Если бы мне вдруг предъявили обвинения и осудили… Тебя ждет блестящая карьера. А так бы все рухнуло.
– Да при чем тут карьера? Неужели ты думаешь, что это остановило бы меня?
– То есть для тебя это не имело бы значения? Уилл, будь откровенен со мной.
– Я всегда был с тобой откровенен, даже насчет твоих незрелых картин сказал правду. Да, я был бы очень обеспокоен твоей судьбой. Но это не остановило бы меня, я все равно женился бы на тебе. Ты была и осталась для меня тем совершенством, которое человек надеется отыскать в этом мире.
Совершенство. Гиацинте показалось, будто их сердца забились в унисон.
– Ты когда-нибудь думал обо мне?
– Да, с грустью, как думаю о том, кто навсегда уехал или умер.
– Я никуда не уезжала, но часто мне хотелось умереть.
– И все же ты пришла ко мне, когда тебе понадобилась помощь.
– Уверена, если бы открылось что-то, связанное со мной, ты не причинил бы мне вреда.
– Мне не нравился Арни, я говорил тебе об этом. В тот единственный раз, когда я ехал с ним от тебя в такси, мне показалось, что за его дружеской улыбкой скрывается что-то дурное. И дело не в ревности, хотя, признаюсь, было и это. Просто он мне не нравился.
– Ты не знаешь его, Уилл. Арни был и есть добрейшая душа на свете, и я не понимаю, как он мог сделать это.
– Противоречия. Они есть у всех. Только у него они доведены до крайности.
– Мне жаль Арни… Конечно, я осуждаю его за то, что он заставил меня так страдать.
Помолчав, Уилл снова заговорил:
– Я вспоминаю гамак, шум набегающих волн. Я возвращаюсь к этому постоянно.
– Помнишь тот день в парке, когда мы посмотрели друг на друга и оба все поняли, хотя никто ничего не сказал?
– А до этого ты уронила пакет с книгами на тротуар…
– А помнишь…
Уилл поднял руку.
– Довольно воспоминаний. Мы потеряли время, и пора наверстывать его. – Целуя Гиацинту, он тихо смеялся. – Позволь мне отнести тебя в спальню.
Глава 17
– Да, – проговорил Джеральд, – ты меня просто оглушила и ошарашила. Я не могу оправиться от шока.
Гиацинта перетаскивала вещи детей вниз по лестнице, когда появился Джеральд. Она надеялась избежать встречи с ним, но сейчас ей пришлось остановиться у основания лестницы.
– Почему такой умный человек, как Арни, устроил себе такую жизнь? Это выше моего понимания! Кто бы предположил, что он способен на подобные вещи?
А кто предположил бы, что Джеральд будет разговаривать с Гиацинтой таким естественным тоном? В белом теннисном костюме, он поигрывал ракеткой и качал в изумлении головой.
– Арни обналичил все свои ценные бумаги и снял со своих счетов все до последнего цента, однако не тронул наших общих счетов, хотя и мог бы это сделать. И теперь исчез бог весть куда. Чем все это кончится, как ты полагаешь?
– Не знаю, – грустно сказала Гиацинта.
– Конечно, его поймают. Так всегда бывало. А сейчас, при наличии Интернета, это еще проще. К тому же Арни любит блеснуть своим богатством, так что его трудно не заметить. Ты бы видела, как он обставил свой офис в деловой части города. Арни всегда был транжирой. Он делает деньги и сорит ими.
«Ты тоже умеешь их транжирить», – подумала Гиацинта, бросив взгляд поверх плеча Джеральда на холл и комнаты. Их декор основательно изменился с момента ее единственного визита сюда. Новые веяния просматривались повсюду: здесь появились искусственные цветы, тяжелая позолота, плотный темный атлас. Все это было дорогим и не соответствовало здешнему климату. Когда-то Джеральд отверг бы подобную безвкусицу.
Джеральд между тем продолжал:
– Арни оставил мне записку. Она пришла сюда вчера по почте. Должно быть, он написал ее в последний момент, прежде чем куда-то отправиться. Арни извиняется передо мной, а кроме того, кое-что в записке сказано и о тебе: «Не обвиняй Гиа. Она не имеет никакого отношения к пожару. Ни малейшего». И последние слова жирно подчеркнуты.
С минуту Гиацинта молчала. Арни… Поддается ли объяснению то, что люди преступают границы дозволенного?
– Мне тоже пришла записка, – сказала наконец Гиацинта. – «Прости меня, Гиа, за те страшные мучения, которые я тебе причинил. Я пытался это компенсировать. Помни, пожалуйста, что я на самом деле любил тебя, как люблю и сейчас».
Услышав, как ее голос дрогнул, Джеральд возмущенно воскликнул:
– Представляю, как тебе хочется выстрелить ему в сердце! На твоем месте я так бы и сделал. Меня охватило бы желание уничтожить его.
– Нет, – возразила Гиацинта. – Это его трагедия. Вся доброта Арни пошла насмарку.
– Как? И ты не пылаешь от ярости? Ты необыкновенная женщина, Гиацинта. Удивительная.
– Я зла на него, и даже очень! Но еще больше на тебя.
Джеральд промолчал, и она увидела, что задела его за живое.
Гиацинта внимательно взглянула на Джеральда. Его лицо, так нравившееся женщинам, ничуть не изменилось с того дня, когда она убежала от него в грозу. Даже сейчас оно выражало капризность и любовь к удовольствиям. Даже сейчас оно ничего не обещало. Джеральд никогда ничего по-настоящему не давал и никогда по-настоящему не любил.
Впрочем, он любил детей: как-никак они были его продолжением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91