– Ты плохо себя чувствуешь? Заболела? – настаивал Тео.
Она сжала губы. Как будто тебе не все равно, мелькнула мысль.
– Айрис, я пытаюсь проявлять терпение. Но должен заметить, ты ведешь себя как ребенок.
Она повернулась на стуле, поняв по выражению его лица, что действительно зашла слишком далеко. Девочкой она ужасно боялась отцовского гнева, которому он, впрочем, редко давал выход. Но внешнее спокойствие Тео пугало ее куда больше.
– Ну ладно, давай поговорим, – сказала она. – Что ты хочешь, чтобы я сказала?
– Расскажи, как ты провела день, что делала?
– Ничего особенного. Встретилась с папой и мамой в клубе, а до этого ездила по разным делам. А как у тебя прошел день?
Ну-ка, посмотрим, что он скажет.
– Утром, как ты знаешь, у меня была операция, потом поехал прямо к себе в офис, перекусил за письменным столом и принимал пациентов.
Прямо в офис. Сказать ему? Или забыть этот инцидент? Что лучше?
Тео стоял, прислонившись к оконной раме, заложив руки за спину, и барабанил пальцами по подоконнику.
Он немного хмурился, словно сосредоточенно о чем-то думал.
– А по каким делам ты ездила?
– Какая разница? Покупала кое-что для мальчиков, если тебе так уж нужно знать. Рубашки, шорты, пижамы.
– В магазине на Паркер-стрит, недалеко от больницы?
– Там и в других местах. А что?
– Ты меня видела. Айрис покачала головой.
– Нет. Не видела.
– Видела. Это-то тебя и беспокоит целый день. Она вспыхнула от стыда. Этот человек мог читать ее мысли.
– Ах, Айрис, – печально сказал он. – Бога ради, то была операционная сестра. Она закончила свою дневную работу, и у нее дома больной ребенок, вот я и предложил подвезти ее и сделал небольшой крюк по пути в офис. Только и всего.
Теперь глаза ее наполнились слезами унижения. Она опустила голову, желая скрыть их, но Тео мягко взял ее за подбородок.
– Посмотри на меня. Зачем ты изводишь себя по пустякам?
– Ты солгал мне! Ты хотел это скрыть. Сказал, что поехал прямо в офис.
– Боже мой, я, что, должен взвешивать каждое свое слово? Да, наверное, должен. Мне надо защищаться от твоих постоянных подозрений.
– По-моему, у меня есть все основания для подозрений, разве не так?
– Ну вот, теперь мы снова вернемся к событиям пятилетней давности. Неужели тебе обязательно помнить все плохое, сколько бы лет ни прошло? Пора повзрослеть, Айрис.
– Почему бы тебе самому не повзрослеть и перестать вести себя как подросток, который заглядывается на каждую юбку? Как ты делал это сегодня.
Вот. Она все-таки сказала это, хотя и поклялась себе, что промолчит, и тем самым снова выставила себя перед ним уязвимой, слабой и глупой.
– Ты воображаешь себе невесть что, вроде того что утром я ехал провести время с женщиной.
– Не воображаю, а вижу, Тео. И ты бы заметил, если бы я стала заигрывать с кем-нибудь из мужчин сегодня.
– С кем, например? С этим типом в клетчатом спортивном пиджаке? Да он, поди, весит фунтов триста.
Это привело Айрис в ярость.
– А, ты считаешь, что больше я никому не могу понравиться? Что на меня может обратить внимание только толстяк в клетчатом пиджаке.
– Лучше бы тебе и не пробовать кокетничать с другими мужчинами. Я тебе шею за это сверну. Ну же, Айрис, все это так нелепо.
– Нелепо, да?
– Да нет, скорее грустно. Расходовать энергию на ерунду. Неужели ты о себе такого низкого мнения, что можешь поверить, будто я способен променять тебя на другую женщину? Да мне твой мизинчик дороже любой женщины. Я же люблю тебя, Айрис. После стольких лет мне надо повторять это? Хочешь, я докажу тебе?
Он хотел обнять ее, но она вскочила и прислонилась к стене.
– Нет, Тео, ты так легко не выкрутишься. На сей раз я не позволю.
– Из чего мне надо выкручиваться? О чем ты говоришь?
Он прижал ее к стене. Она неловко колотила его в грудь маленькими кулачками.
– Здорово! Мне это нравится! Люблю, когда ты сопротивляешься. – Он плотнее прижал ее к стене. – И ты это любишь. Я тебя знаю. – Он поцеловал ее в шею. – Я тебя знаю очень хорошо. Ну, давай, сопротивляйся, отбивайся. Объясни мне, о чем это ты только что говорила, и я отпущу тебя.
Она еще плакала, но была уже у той грани, за которой слезы переходят в смех, в легкую истерику. И еще она была в ярости от того, что ему, как всегда, удалось разогнать ее гнев. Ну не абсурдное ли противоречие. Его губы уже были прижаты к ее губам, а руки сжимали ее грудь. Он мог делать с ней все, что хотел; он делал это, и она не могла помешать ему; да, признаться, и не хотела. Черт его возьми, он всегда одерживал верх, ей никогда не удастся изменить его, заставить вести себя так, как ей хочется. Он знал, как сильно она любит его. И уже нес ее к кровати.
2
В мраморном камине в квартире на шестом этаже дома на Пятой авеню пылал не по-городскому сильный огонь. Высокие окна, занавешенные зеленоватыми шторами из Дамаска, смотрели на неприветливые деревья в Центральном парке, с которых ветер срывал остатки золотистого убранства осени.
Высокий мужчина в темном костюме и начищенных до блеска английских ботинках стоял, уставившись на огонь, позвякивая в кармане монетами и ключами. На вид ему можно было дать и пятьдесят с лишним, и шестьдесят с небольшим. У него была подтянутая фигура игрока в теннис. На красивом орлином лице, имевшем сейчас серьезное выражение, выделялись глаза цвета морской волны, создававшие удивительный контраст со смуглой кожей.
Самые красивые глаза в мире, подумала женщина, отложив «Нью-Йорк тайме» и посмотрев на него. Она была примерно его возраста, худощавая, но производящая впечатление сильной. У нее была белая кожа, широкий и низкий лоб, блестящие волосы с проседью разделены пробором посередине – по моде, которой она следовала с юных лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135