Пройдя, наверное, с милю, Тео повернул назад. В начале улицы, ведущей к дому, он увидел, как в окне гостиной вспыхнул свет. Итак, Айрис вернулась домой. Он ускорил шаг. Без нее, даже когда Филипп был наверху, готовя уроки, в доме, несмотря на всю его тесноту, словно бы образовывалась пустота, и ему казалось, что шаги его звучат слишком громко.
И однако… и однако, столь многого еще не хватало. Да, они были друзьями, верными и надежными, которые время от времени даже занимались любовью, если только можно назвать так это торопливое удовлетворение плотского голода. Он вздохнул и продолжил свой путь не спеша, даже придержал собак, чтобы замедлить свой шаг. Да, определенно так раньше не было. Куда девалась радость и страстное желание?
Сам он, он был в этом уверен, мог вернуться к прежнему. Все дело было в Айрис, в которой эти чувства, казалось, совсем иссякли. И, однако, он понимал, что в том не было ее вины. Не мог же ты по приказу вызвать в себе радость или страсть.
Он вошел в дом, повесил поводки собак на место и тут только заметил, что во дворе горит свет. В уголке, отгороженном от остального двора подаренными Анной деревцами восточной туи, было в этот час тепло и тихо, и под фонарем, на английской скамейке, сидела Айрис.
– Можно мне? Она подняла голову.
– Можно тебе? Так официально, Тео? Он уселся на скамью рядом с ней.
– Иногда у меня возникает чувство, будто мы с тобой совсем чужие, и я невольно перехожу на официальный тон.
– Это не так, – проговорила она быстро, словно оправдываясь.
– Но ведь я это чувствую.
– Тогда… мне очень жаль, Тео.
– Ну, хватит об этом. Какое чудесное платье. Я видел его раньше?
– Нет. Мама подарила мне его за неделю до своей смерти, и я все никак не могла заставить себя его надеть.
Наклон ее головы и грациозная округлость шеи напомнили ему на мгновение Анну, а когда она резко вскинула голову, он увидел перед собой четкий профиль Пола. В ней жили они оба, и внезапное осознание этого факта наполнило его сердце огромной жалостью.
– Не печалься, – произнес он с необычайной мягкостью. – Она была бы рада, если бы ты его носила, ты это знаешь.
– Дело не в этом. – Ее губы дрожали.
– А в чем?
Вместо ответа она протянула ему письмо.
– Я нашла его вчера, среди ее бумаг. Она знала, что я его найду, когда придет время.
Ничего особенного, подумал он, прочтя первую страницу, обычные выражения нежной заботы о дочери и внуках. Внимание его приковал последний абзац:
«Оглядываясь назад и видя весь свой пройденный путь, понимаешь: любовь – единственное, что имеет значение. Береги ее, ради Бога, потому что только это и имеет значение. Не каждому так везет в жизни, что он может принять любовь, когда ее предлагают, или сохранить ее, если она у него есть. Что-то всегда мешает: обстоятельства, которых нельзя изменить, а иногда наша гордость и возмущение, наша поглощенность самими собой и неверно понятое чувство долга. Дорогая Айрис, не позволяй такому случиться с собой. Вспомни, как было все у вас, когда вы начинали вашу совместную жизнь».
Тео опустил письмо. «Обстоятельства, которых нельзя изменить». Да, Анна, тебе-то об этом было доподлинно известно.
– Она хотела, – Айрис всхлипнула, – чтобы у меня была такая же жизнь, как у нее с папой, вот что означает это письмо. И если бы она тогда не свела нас с тобой вместе, ты бы ушел, ушел навсегда. Я сама бы отослала тебя от себя. О Господи, Тео, ты понимаешь? Она права. Что, в сущности, имеет в этой жизни значение? Мы работаем и переживаем из-за детей и работы, денег и дома… Всю радость и надежду, – продолжала она уже более спокойно, – я похоронила в самой глубине своего сердца, в том ледяном месте, где сложено все: и то, как я тебя обижала, и то, как обижал меня ты, все, все, что вызвало во мне когда-либо гнев, лежит там, словно высеченное на камне. И я забыла начало. Что мы сделали? Что мы разбили, Тео?
Огромная, ни с чем не сравнимая радость охватила все его существо.
– Ничего такого, чего нельзя склеить в пашей постели наверху.
– Как, Тео?! Неужели человек должен заглянуть в глаза смерти, чтобы поверить в жизнь?
– Возможно, так оно и есть, моя дорогая.
Она уже тянулась к нему, сжимала его в Объятиях. И он начал целовать ее: прохладный нежный лоб, веки и все еще дрожащие теплые и нетерпеливые губы. Как же давно все это было, как давно! Он едва не зарыдал от счастья.
Внезапно он вспомнил, и его бросило в дрожь.
– Подумать только, что я чуть было не ушел! И хотел уйти навсегда! А ты мне так нужна, нужна больше, чем… – он едва не сказал «моя правая рука».
Айрис взяла его правую руку и, поднеся к губам, принялась целовать каждый палец… Он выключил фонарь, и в голубом полумраке они направились к дому, поднялись по лестнице, вошли в спальню и закрыли за собой дверь.
19
Машина отъехала от миланского аэропорта и понеслась по шоссе, лавируя в потоке дневного транспорта, потом свернула на север к озерам. Сидевший за рулем Пол взглянул на Ильзу и изумленно покачал головой. Он почти не отрываясь смотрел на нее с того самого момента, как она сошла с самолета, пока получала багаж и проходила таможенный досмотр.
– Я получил твое письмо на прошлой неделе. Сначала я глазам своим не поверил. Трижды перечитал его, прежде чем до меня дошло, что ты действительно приезжаешь. – Он сжал ее худую загорелую руку. – Но почему же ты не приезжала так долго?
Она повернула к нему улыбающееся лицо.
– Не ругай меня, Пол. Я здесь, и у нас впереди достаточно времени, чтобы наверстать упущенное.
Несмотря на улыбку, брови ее были сдвинуты, придавая лицу слегка укоризненное выражение. Он хотел было спросить, как долго она собирается пробыть с ним, но, немного подумав, не стал этого делать, а сказал совсем другое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135