Тео уже поднимался на второй этаж.
– Айрис останься здесь. Подожди.
Но она уже бежала за ним по лестнице. У нее мелькнула мысль, что мать хватил удар, и Тео не хочет, чтобы она это видела. Следом за ним она вошла в знакомую комнату.
Анна лежала на кровати под белым летним одеялом. Волосы ее разметались по подушке, и одна рука в кружевном рукаве была поверх одеяла. Тео, наклонившись, слегка коснулся ее век.
– Это… это инсульт, Тео?
– Нет, дорогая. Не инсульт. Все было быстро и безболезненно. Она ушла тихо, во сне. – И, обняв Айрис за плечи, он подвел ее к стулу и усадил.
Все это была так странно и неожиданно. Несколько минут назад они сидели за столом и ели гренки, поджаренные в молоке с яйцом. И вот сейчас они были здесь, и Тео сказал… Что он сказал? Внезапно охрипшим голосом она резко спросила:
– Она умерла, Тео? Ты это имел в виду?
Он кивнул. В глазах его стояли слезы. Где-то в углу рыдала Лула. Сквозь все еще задернутые шторы в комнату просачивался мягкий свет. Она почувствовала запах стоявших в вазе на столике розовых и кремовых флоксов, маминых любимых цветов. А может, это был запах ее пудры, ее духов? От нее всегда так приятно пахло.
– Я разговаривала с ней только вчера, – потерянно произнесла она. – Она получила открытку от Лауры. Господи! Договорились о посещении концертов в Танглвуде, собиралась поменять машину. Вчера…
– Она не испытала никакой боли, – повторил Тео, вытирая слезы. – Любой хотел бы так умереть.
– Да. – Анна тоже хотела умереть вот так, сразу, без медленного разложения и постепенно возрастающего уродства. Даже в смерти она осталась элегантной. Одеяло было гладким без морщин. – Но как это могло случиться? – проговорила Айрис изумленно. – Она ведь даже не болела.
– Так бывает.
Она поднялась и с помощью. Тео, так как Ноги у нее подкашивались, подошла к кровати.
– Я хочу на нее взглянуть, – сказала она.
Анна, думала она, моя мать. Вот она передо мной на том же ложе, которое она столько лет делила с единственным любимым ею мужчиной. Им повезло, моим родителям. Да пребудет с ними обоими Господь…
Несколько мгновений они стояли так, глядя на Анну, затем Тео вывел Айрис из комнаты.
– Мне нужно сделать некоторые распоряжения, – мягко проговорил он. – Ты иди вниз, к Луле, а я пока позвоню.
Не прошло и нескольких дней после траурной церемонии – приглушенный шепот, цветы, слезы – как им пришлось заняться бумагами – неизбежное следствие смерти – чтобы удовлетворить налоговую службу, фининспекторов и адвокатов.
– В этом столе погребено, наверное, пятьдесят лет жизни, а может, даже и больше, – сказала Айрис.
– Помнишь, в этой самой комнате я сделал тебе предложение, а теперь здесь всюду, куда ни глянь, фотографии наших детей.
Они были в гостиной Анны на первом этаже. Насколько Айрис помнила, гостиная всегда была окрашена в бело-желтый цвет, и мебель подобрана в тон. Здесь Анна занималась своими счетами, вязала или читала. Вот и сейчас на столе лежал сборник стихов и очки для чтения. Прямо напротив стола, на противоположной стене, где, подняв голову, она всегда могла бы ее видеть, висела фотография отца.
– Это фото, должно быть, доставляло ей утешение, после того как папа умер, – сказала Айрис. – Здесь он совсем как живой, кажется, он вот-вот заговорит.
– Тебе очень тяжело? Мне бы хотелось избавить тебя от этого и разобрать все самому.
– Все в порядке. Но, тем не менее, спасибо, Тео. Я сама справлюсь.
– Ты молодец.
Надо было разобрать шкафы и полки, альбомы и коробки со старыми письмами. На все это, похоже, уйдут недели. Это не разборка, подумала Айрис, а скорее восстановление, складывание по кусочкам целой жизни или даже нескольких жизней.
Почему, спросила она себя, принимаясь за работу, я не рыдаю сейчас, в полном отчаянии, как после смерти папы? Вероятно, это даже несколько удивляет Тео. Я, конечно, любила их обоих, и папу, и маму, но папу, несомненно, больше. Возможно, причина тут в том, что он действительно занимал в моей жизни особое место? А может, я не плачу потому, что не чувствую себя сейчас брошенной, как после его смерти? Может, после стольких лет я наконец-то повзрослела? И если это так, то я очень многим ей обязана. Анне, моей матери.
Однажды вечером Тео вышел на прогулку с колли Лауры и их старым, еле ковыляющим пуделем. Насту пило время ужина, и так как уже было начало осени и темнело рано, в домах зажигались огни. Он видел семьи, собравшиеся в своих столовых, но были и такие, кто, решив воспользоваться одним из последних погожих деньков в этом сезоне, готовили во дворе барбекю. Сам он поужинал в одиночестве, так как это был один из тех вечеров, когда Айрис занималась в городе. Прогуливаясь, он вновь подумал о се решимости и неиссякаемой энергии. Еще несколько лет назад он бы не поверил, что они у нее есть. Как же он ошибался!
С того самого дня, когда Пол Вернер сделал ему такое удивительное признание, он смотрел на жену с некоторым любопытством. Как и на Анну. Подумать только, что у этой дамы из Старого Света – он все еще видел ее такой, хотя она и жила в Америке с шестнадцати лет – необычайно преданной и заботливой по отношению к мужу, была в прошлом тайная жизнь! И он мог только уважать ее за то, что у нее достало мужества нести в себе столько лет тяжкое бремя.
У него не хватило духу написать Полу о ее смерти. К тому же, ему все с большим трудом давались эти письма. Понимая, что Пола интересуют малейшие подробности, он старался их ему сообщать, но с каждым разом было все труднее избегать повторения. А сейчас, когда все дети, кроме Филиппа, уехали из дома – одна выйдя замуж, другой женившись, а Стив, занимаясь один только Бог знает чем – он мало что мог ему о них рассказать, как и об Айрис, кроме того, что она здорова и у нее все в полном порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135