– А тебе не кажется, что нехорошо водить его за нос?
Аврора улыбнулась дочери, которая задумчиво сидела в своем красивом желтом платье, анализируя ее поведение.
– Твое счастье, что ты напала на меня, когда я добрая, а то я бы тебе показала, как говорить мне такие вещи, – лениво сказала она. – Боюсь, что наши мнения различаются на двадцать пять лет. Альберто не юноша, у которого впереди вся жизнь. Это стареющий мужчина, который тяжело переболел и завтра может умереть. Я много раз ему говорила, что не могу выйти за него. Я не вожу его за нос, я отношусь к нему как можно лучше. Вполне возможно, что он тешит себя несбыточными надеждами, это очень вероятно, но в его возрасте жить несбыточными надеждами лучше, чем не иметь никаких.
– Мне все равно его жалко, – сказала Эмма. – Я не хотела бы любить того, кто мне не достанется.
– Что бы ни думала молодежь, а в этом есть хоть какой-то жизненный стимул. Еще хуже, если тебе достанется супруг, когда окажется, что ты уже не можешь любить, когда все сделано и все сказано.
Эмма на минуту задумалась.
– Интересно, где я окажусь, когда все будет сделано и сказано, – сказала она.
Аврора не ответила – она прислушивалась к ночным звукам. В это время ей уже ничего не хотелось, разве еще ложечку супа, ничего больше не было нужно. Мало что так успокаивало ее, как сознание, что еда хорошо приготовлена и с толком съедена, посуда помыта и в кухне чисто. Когда она бывала в таком настроении, его было трудно испортить. Она взглянула на Эмму и заметила, что та смотрит на нее.
– Ты что?
– Ничего, – сказала Эмма. Ее мать так часто доводила ее до бешенства, что было почти невыносимо думать о ней, как об обычной женщине, не менее, а то и более нормальной, чем сама Эмма. Наблюдая, как Аврора ведет себя с Альберто, Эмма вдруг поняла, что у ее матери есть какая-то жизнь, о которой она, Эмма, почти ничего не знает. Что они делали с Альберто, когда тот был моложе и еще пел? Чем она занималась двадцать четыре года, пока была замужем? Мать с отцом для нее просто были, – как деревья на заднем дворе, – объекты природы, но не любопытства.
– Эмма, ты как будто хитришь, – заметила Аврора. – Так не годится.
– Вовсе нет. Я не знаю, что еще спросить.
– Як твоим услугам, если ты придумаешь, пока я не пошла спать.
– Кажется, меня интересует, что тебе больше всего правилось в папе. Мне пришло в голову, что я даже этого о вас не знаю.
Аврора улыбнулась.
– Он был высокий. Это достоинство не всегда проявлялось, поскольку большую часть своей жизни он просидел в кресле, но когда мне удавалось его поднять на ноги, это его очень украшало.
– Мне кажется, этого маловато для двадцати четырех лет. Если нет, на мой вкус, это противно.
Пожав плечами, Аврора облизала ложку.
– А мне показалось противно, что одна неприличная на вид машина была припаркована сегодня утром на твоей улице. Дэниел обнаружит куда большее изящество манер, если в следующий раз, когда надумает пробраться к тебе на заре, оставит ее на общественной стоянке.
– Мы говорим не об этом, – быстро перебила Эмма. – Это совершенно не относится к делу.
– Относится, если дело во вкусе, – возразила Аврора. – Ты слишком романтична, Эмма, и если не будешь осторожной, то это приведет тебя к неприятностям, а возможно, и разрушит твою жизнь.
– Не понимаю, о чем ты.
– Ты не стараешься понять. Ты надеешься сохранить самые дорогие тебе понятия, в мои времена их называли иллюзиями, но тебе это не удастся. Во-первых, боюсь, что ты чересчур недооцениваешь внешность. Мне нравилась внешность твоего отца, а поскольку он никогда в жизни не работал достаточно тяжело и не имел особенно сильных переживаний, ему удалось сохранить ее на все двадцать четыре года, что меня радовало, хотя бы каждый раз, когда он вставал. Кроме того, у него были хорошие манеры и мягкий характер, и он никогда не пытался меня побить. Вообще из-за лени он не был склонен к непослушанию, поэтому в основном мы с ним ладили.
– Все, что ты говоришь, очень туманно. В твоем рассказе нет глубины.
– Насколько я помню, мы говорили о долголетии, – Аврора снова улыбнулась. – Мне и в голову не пришло, что речь идет о глубине.
– Да, – сказала Эмма. В ней поднималось тревожное и не совсем приятное чувство, которое часто возникало, когда ее мать начинала ее учить в своей странной манере. В такие минуты ей казалось, что она как бы сокращается в размерах, возвращается в детство. Это было ей неприятно, но к ее неудовольствию, оставалось в этом и что-то приятное. Все-таки мать всегда была рядом, какие бы трудности ни возникали.
– Эмма, ты выражаешься очень небрежно, не заканчиваешь предложения, – попеняла ей Аврора. – В лучшем случае, твою речь можно назвать неопределенной, мне кажется, ты должна стараться говорить законченными фразами. Ты все время говоришь что-нибудь вроде «Да», и не продолжаешь свою мысль. Люди будут думать, что ты страдаешь интеллектуальным вакуумом.
– Иногда страдаю, – призналась Эмма. – А почему я обязана говорить законченными предложениями?
– Потому что только на них сосредоточивается внимание. А неопределенные высказывания пропускаются мимо ушей. Кроме того, потому что ты собираешься стать матерью. Люди, которым не хватает решимости закончить высказывание, едва ли могут набраться ее, чтобы воспитать детей. К счастью, в твоем распоряжении еще несколько месяцев, за которые ты можешь поупражняться.
– Так что мне надо делать? Стоять перед зеркалом и произносить законченные предложения?
– От этого тебя не убудет.
– Я вовсе не собиралась разговаривать о себе. Я бы хотела поговорить о вас с папой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138