Даже не заигрывает ни с кем (по крайней мере, при мне – то есть практически никогда). А с другой стороны, не исключено, что я заблуждаюсь. Может, Кери права и цифра тринадцать приносит несчастье. Вдруг он подумал о предстоящей годовщине и впал в жуткую тоску? А я-то еще целый день бегала по магазинам, чтобы подарок ему подыскать. Двуличный мерзавец. Наверное, я такая же наивная дурочка, как и пташки из многочисленных ток-шоу, не стесняющиеся вывешивать свое грязное белье на всеобщее обозрение.
– Как там мой Ангелочек? – доносится из прихожей очень знакомый голос.
Обычно я готова внимать этому мягкому шотландскому говору, пока уши не растают.
Поднимаю голову, разминая затекшую шею, и смотрю, как Коннор в своей неизменной замшевой куртке бодренько входит в комнату. На лице застыла улыбка до ушей – шире хорошего шоссе.
«Я-то знаю, чему ты радуешься, – проносится горькая мысль, – хороша она, да? Тебе больше с ней нравится по магазинам ходить, да?» Сижу, плотно сжав губы, и молчу – будто очень интересный журнал попался.
Он склоняется ко мне, чтобы поцеловать по своему обыкновению, и такой от него знакомый запах исходит – «Дюна для мужчин».
– Все в порядке, малыш? – спрашивает он, проводя рукой по моей игольчатой прическе.
Я отрезаю:
– Нормально.
– Хм… – Он откашливается и направляется в выкрашенную лаймово-зеленым цветом кухоньку, примыкающую к моей гостиной.
Отрываюсь от журнала и наблюдаю: ставит на стол два больших пакета с продуктами.
– Я купил твой любимый соус к макаронам! – выкрикивает он с кухни, заглядывая в холодильник в поисках пива. – Острый, с креветками, гребешками и массой чеснока. Так что, если хочешь потом поласкаться, мне тоже придется поднажать.
– Вряд ли, – еле слышно шиплю я, когда Коннор, смеясь, тянет кольцо на банке с пивом.
– В смысле?
– Да так, ничего, – ворчливо отвечаю я, яростно перелистывая страницы.
Эта глянцевая бумага обладает способностью шуршать тихо, будто назло.
Я молчу, пока негодяй хлопает дверцами буфета, раскладывая покупки на строго отведенные им места. Мой приятель принадлежит к редкой породе опрятных мужчин. По правде говоря, нередко он убирает и за мной, поскольку я – представительница соперничающего клана женщин, патологически не способных поддерживать в доме порядок.
– Бокальчик вина для миледи, – говорит он с улыбкой и подходит ко мне с бокалом только что налитого красного вина в одной руке и вазочкой оливок – в другой. – То самое чилийское, которое мы недавно пробовали и которое напомнило тебе вишневый крюшон.
«Смотри не переусердствуй». Молча киваю и, не отблагодарив его, принимаю бокал. «Угрызения совести». Делаю глоточек и ворочу нос, будто мне только что подали стакан метилового спирта. Возвращаюсь к статье, в которой до сих пор не поняла ни слова.
Коннор присаживается на краешек низкого журнального столика из сосны (я специально вытянулась во весь диван, чтобы не вздумал ко мне пристраиваться, а больше в гостиной сесть не на что – разве что на повидавший виды скособоченный пуфик). Мерзавец склоняется ко мне, опустив ладони на свои длинные поджарые ноги. Упорно не смотрю на него.
– Ну хватит, что случилось, Энджел?
С тяжелым вздохом надуваю губки – совсем не в моем духе, и получается как-то наигранно.
– О чем ты? Все в порядке. С чего ты вообще взял, будто что-то случилось?
«Если не считать, конечно, того, что я видела, как ты выделываешь курбеты перед какой-то смазливой бабенкой в самом центре Глазго, даже не пытаясь скрыться от посторонних глаз. Скользкий ты тип».
– Просто у тебя вид, – спокойно отвечает он, – как у злого мальчишки Кевина, и брови сведены – хоть трамвай запускай. И еще дуешься совсем как твоя мать, и не потащила меня в спальню похвастаться обновками.
– Откуда ты знаешь про мои ботинки?
– Догадка на почве предположения, – ухмыляется Коннор. – Ты всегда покупаешь обновки, когда ищешь для кого-нибудь подарок.
– Вообще-то я не искала никаких подарков, – вспыхнула я. – Слишком много о себе возомнил.
– Прошу прощения, Кевин, – нагло улыбается он, закусив губу. – Так ты скажешь мне, в чем дело, или я пойду готовить ужин?
Да, вот в чем сложность: Коннор отказывается спорить. Другие мужчины могут наорать на тебя, взорвавшись, а потом будут дуться неделями, но мой не таков. Он невозмутим, рассудителен и слишком спокоен, чтобы бесноваться в припадке ярости. Не то чтобы он категорически отказывался обсуждать вызвавший разногласия вопрос; просто ему удобнее замести сор под ковер и благополучно забыть о нем. Так поступал мой отец долгие годы, пока мать не решила, что с нее хватит, не свернула ковер и не сбежала на континент. Нет, Коннор очень хорош в логическом разборе причин конфликта. В этом отношении наша личная жизнь скорее напоминает экзамен: «Ты меня сильно подвел, обмочившись и наблевав в постели. Обсудим». Или: «Какой смысл куда-то переться, чтобы посмотреть слюнтяйскую мелодраму, если в кинотеатре за углом Уэсли Снайпс устраивает пальбу? Обсудим». Думаю, все же так лучше, чем: «Ты запрещаешь мне делать все, что хочется нормальному парню, так что проваливай и не возвращайся. Разговор окончен». Хотя иногда все-таки бывает полезно немного выпустить пар, согласитесь.
– Поставить музыку? – спрашивает этот подхалим, видя, что я по-прежнему упорно пялюсь в журнал.
– Как хочешь, мне-то что?
Согласна, веду себя как вреднющий подросток, но у меня есть на то свои причины.
Коннор обходит диван и останавливается, чтобы просмотреть мое обширное собрание музыки протяженностью во всю стену. А что, зато на картинах можно сэкономить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117