Поплакать можно. Это облегчает. Только до истерики не нужно себя доводить. Душечка ты моя, милочка! Золотце прелестное!Зинаида Павловна еще немного похлопотала возле женщины и ведь успокоила ее, успокоила.— А теперь вот что, милочка. Тут все мужчины да мужчины. Разговоры у них, споры всякие. А мы к Инге в купе пойдем. Там и спокойнее нам будет. Поговорим, чайку попьем, а может, и поплачем. Есть ведь у нас, есть над чем поплакать. Пойдем, милочка… 27 В купе вошел решительный писатель Федор. Это было видно и по походке, и по выражению одухотворенного лица.— Артемий, — сказал он, — рассказик-то помнишь про Валерия Михайловича Крестобойникова?— Помню, Федор. Понравился мне этот рассказ.— Дело сейчас не в том. Окончаньица у него не было. А теперь есть.Степан Матвеевич посмотрел на него как на какую-то помеху. Что человек пристал со своими опусами? Но я-то знал, что так просто Федор не полезет со своими никогда не печатавшимися трудами. Он протянул мне листок, исписанный с двух сторон.— А еще Иван просил передать, что связь можно установить по проводам линии электропитания.— А ведь он прав! — воскликнул Степан Матвеевич. — Нужны только конденсаторы высокого напряжения. Я ведь обязан был это предусмотреть! Все-таки мои знания и опыт…— Да разве можно все знать? — сказал я.— Нет, нет… Уж я-то должен был знать. Не прощу себе…— Ну а через магазин связь уже не нужна? — спросил Федор.— Как не нужна? Нам сейчас все нужно! А вы что хотите предложить? — спросил Степан Матвеевич.— Да вот только окончание рассказика, — замялся Федор. — Прошу прощения, но я не смог выполнить задание общественности. Не на все способен, оказывается, писатель Федор.— Не огорчайся, — попытался успокоить я его. — Писатели не всемогущи.— И все же я хочу, чтобы вы прочитали окончание рассказика про Валерия Михайловича.— Я сейчас прочту, — сказал я. Но прочесть рассказ мне не удалось.Какой-то шум раздался на полке, где стоял злополучный макет. Поругивания, пыхтение, сопение, словно кто-то с большим трудом продирался сквозь непреодолимую преграду.Из крыши миниатюрного магазина показалась рука, судорожно схватила воздух, исчезла, снова показалась, но, кажется, уже другая, правая или левая, но другая, без кольца на безымянном пальце. Что-то далекое и неразборчивое послышалось из-под крыши макета. Снова показалась рука и начала делать движения, словно просила о помощи.— Ау… — тихо послышалось из недр макета. — Помогите…Федор не заставил себя просить дважды. Он схватил ладонь и потянул на себя. Нет, истощен литературными трудами был писатель Федор. Но старался он на совесть. Степан Матвеевич железной хваткой сжал обе руки, и Федора, и того, все еще невидимого. Я схватил Федора за пояс, потому что уцепиться больше было не за что. Втроем у нас дела пошли лучше. Показалась и вторая рука. И за нее уцепился тот самый папаша, который обещал своему сыну, что мама все купит у дяди. Да и еще кто-то уже помогал. Испуганное лицо Валерия Михайловича на миг показалось из крыши, снова исчезло.А когда наш фельдъегерь появился еще раз, ему уже не дали так просто исчезнуть. Может, и пострадали при этом волосы товарища Крестобойникова, но его самого уже не упускали, а когда из крыши показались плечи и туловище, то связного выдернули из другого мира одним мощным и согласованным рывком.Валерий Михайлович в некотором изнеможении сел на полку и привалился к стенке купе.— Спасибо! — сказал он, отдышавшись. — Спасибо, товарищи! Если бы не ваша помощь, застрял бы я где-нибудь между стропил одного из самых крупных магазинов Сибири. Навеки бы застрял.— Да что случилось? — спросил я.— А то и случилось, что я прямо посреди проникновения вдруг почувствовал, что все, конец, что не пройду я; что-то изменилось в микроструктуре этого макета. Не для меня он. Нет, теперь уж не для меня. О господи!.. В общем, можно сказать, что все в порядке. Володьку этого, который нашим поездом хотел поиграть, разбаррикадировали. Бабуся там проявила такую энергию! Да и внучек Коля. Коля-то уже здесь…— Где здесь?— Да в Марграде. Они с бабусей всю академию и институты высшей школы на ноги поставили. Очень много народу занимается спасением нашего поезда. И к Афиногену в Фомск срочно вылетели. Протрезвел он, сам испугался того, что наделал. Комиссия изучает эту самую нуль-упаковку. Но все-таки говорят, что это ерунда. Нет, говорят, ничего. Никакой то есть нуль-упаковки.— А как же наш поезд? — удивился я. — Ведь мы нуль-упакованы!— И так это, и не так. Вроде бы и были, а потом оказалось, что такое вовсе и невозможно.— Не понимаю, — сказал Степан Матвеевич. — Что же тогда с нашим поездом?— С поездом действительно какая-то ерунда. Нет нашего поезда! Ни до Усть-Манска, ни после Усть-Манска. Вообще нет.— Тогда где же мы сейчас находимся?— Вот что я могу доложить, — сказал Валерий Михайлович. — Нашим поездом занимается наука. Много людей выясняют, стараются понять и помочь нам. Но… но только связь через меня больше не получится. Или там с нуль-упаковкой что произошло, или еще что, только я уже не пройду через этот барьер. — Валерий Михайлович для убедительности ткнул пальцем в крышу, и… ничего не произошло. Товарищ Крестобойников действительно утратил способность проходить сквозь крышу макета. — Они там хотят писать плакаты на окнах, чтобы нам видно было. Информировать, так сказать, нас. Так что наблюдайте… Да, вот отчет об истраченных деньгах общественной кассы спасения. На такси — двадцать восемь, на переговоры, общественный транспорт. В общем, я истратил шестьдесят рублей.— Господи, — прошептал я, — так вы для этого и брали эти двести рублей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70