Я имею в виду анатомирование. Но от этого человечеству только хуже было.
— Может быть, ускорим темпы? — предложил Иванов. — Время идет, а мы тут дебаты разводим.
— Молодец, Сергей, — сказал Карминский. — Время — деньги. Кто там у нас следующий по списку? Гроссет? Выключаем Гроссета.
Мы знали друг друга пятнадцать лет. Странный он был парень. То заговорит, разорется, руками размахивает, бараньи кудри свои дергает. Доказывает что-то. А потом вдруг скажет: «Нет, доводов мало», — и замолчит. Если не мог что-то доказать, сдавался немедленно. Даже на экзаменах. Скажет: «Я не уверен в этом, давайте сразу следующий вопрос».
Что нас сблизило?
Любовь к музыке? Да. Вначале только это. Хотя само отношение к музыке у нас было разное. Я признавал в музыке только импровизации, полет фантазии. Он — строгую, кропотливую работу. Я никогда не задумывался, садясь за мультивокс, что я буду играть. Это приходило уже во время игры. А Эдик неделями не подходил к инструменту, что-то тщательно вынашивая в голове. И я часто, очень часто вынужден был признавать, что его симфонии красочнее, фантастичнее, изящнее моих импровизаций.
Но главное все-таки было не в музыке. Просто мы понимали друг друга без слов. Мне нравилось то, что он всегда разный, никогда не повторяющий себя, честный. Однажды, еще в институте, его побили вместо меня. Я не знал, что меня подкарауливали. Он знал и пошел один... Мне стало известно это месяц спустя. А сам Эдик и словом не обмолвился...
Теперь его нет. Есть кто-то по фамилии Гроссет с его лицом и фигурой. Но это не Эдик. Я чувствую, я твердо знаю это. И пусто, пусто на душе. Как жить на свете без друзей?..
— Десять, — сказал Эдик.
— Что десять? — переспросил Карминский.
— Процентов.
— Ого! Отлично!
— Что отлично?
— На снижение резко пошло. Скоро закончим... Следующая — Инга Гроссет.
О, счастье мое! Не мое, конечно, а Эдика. На них смотреть — и то счастье. Она танцевала испанский танец на одном из институтских вечеров. Как танцевала... Они познакомились. А через неделю решили пожениться. Я сам по поручению бюро факультета разговаривал с ним — не легкомысленна ли такая скоропалительная женитьба? Дурак дураком! Как будто дело в сроках. Ведь у них вся жизнь — переходный процесс. Ничего устоявшегося, стандартного, каждый день все по-разному, по-другому.
— Четыре процента, — сказал Эдик.
— Отлично, — радовался Карминский. — Кто следующий?
— Но почему больше, чем у Марины? — спросила Инга. Все-таки женская солидарность была в ней очень сильна.
— Разберетесь позже. Иванов Сергей.
— Ноль два. Пять. Три. Ноль пять. Стрелка скачет.
— Зайцы скачут! — заорал Карминский. — Семигайло! Почему аппаратура барахлит?
Аппаратура тут ни при чем. Это мое странное отношение к Сергею. Работать с ним было одно наслаждение. Все спорилось в его руках. Когда мы еще только разрабатывали индикаторы счастья, он мог за день изобрести с десяток схем, спаять и настроить их. И они работали. Правда, повторить их обычно уже никому не удавалось. Они работали только созданные его руками. И дома, и в лесу, и в командировках он был таким. Если что-нибудь всем казалось невозможным, он, не раздумывая, бросался вперед очертя голову. И у него получалось. На мотоцикле он умудрялся ездить по таким немыслимым дорогам, где даже тракторы вязли. В шахматы выигрывал в безнадежных позициях. У него был какой-то странный талант везения и легкая рука.
Десять лет он, Эдик и я были неразлучны. Потом он немного отошел от нас. Это произошло тогда, когда я понял, что люблю его Нину...
Стрелки индикатора пляшут, и Карминский почем зря ругает Семигайло, который ни в чем не виноват.
— Все работает нормально, Виталий Петрович.
— Нормально, нормально. Тогда проинтегрируй по времени.
— За какой отрезок?
— Откуда я знаю! За минуту.
— Хорошо... Две и семь.
— Антон Семигайло!
— Ноль.
— Алла Куприна!
— Ноль две.
— Карминский!
— Ноль.
— Филатов! Скрипкин!.. Президент США!.. Директор института! Дежурный водопроводчик!..
— Ноль, ноль, ноль...
— Где осечка? — спросил Карминский. — Остается двенадцать процентов. Вроде всех перебрали. И знакомых и незнакомых.
— А здоровье-то забыли! — взревел Антон. — Здоровье — это о-го-го!
— Здоровье!
— Ноль.
— Он же хочет стать знаменитым композитором, — сказал Сергей.
— Сергей, как ты можешь? — прошептала Инга.
— Слава! Признание! Талант!
— Ноль, ноль, ноль...
Карминский устало опустился на стул.
— Ну, что еще позабыли?
— Может, взять толковый словарь и по порядку? — предложил Сергей.
— Вот что, Гроссет. Спроси-ка у него сам. Ему лучше знать.
Они отобрали у меня все. У меня уже ничего и никого, кроме Нины, не было. Эдик, конечно, знал. Разве это скроешь? И Сергей знал, но не подавал виду. А может быть, не знал?
Маленькая женщина с черными короткими волосами, которую я и в мыслях-то боялся поцеловать, потому что потом нужно будет смотреть Сергею в глаза.
— Сашка, — позвал меня Эд.
Я сделал усилие и напряг всю свою волю. Нет у меня ничего и никого! Нет! Один я! В этом сером, бесцветном и пустом мире.
— Двенадцать процентов, — тихо-тихо сказал Эдик.
— Итого ноль, — заключил Карминский. — Первая половина эксперимента закончилась. Иванов, давай сюда контейнеры со счастьем!
Сергей ногой подтолкнул ящик. Молча подкинул на ладони полиэтиленовый мешочек с розовым счастьем и запустил им в ползающую по подоконнику муху. Убить муху счастьем!
— Кощунство! — укоризненно покачал головой Карминский.
— Вычтите из зарплаты, — тихо сказал Сергей.
— А все-таки странно, — вдруг всполошился Карминский. — Только сейчас в голову пришло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10