— В следующий раз это не повторится, — заверили меня. — Мы все проверим. Можете ехать в детство хоть завтра.— Вряд ли в ближайший месяц у меня будет свободное время, — ответил я и вышел не попрощавшись.Мы ставили один важный эксперимент, и времени действительно не хватало.И все же на следующий день я снова был на вокзале, снова ехал в дряхлом вагончике, снова стоял на пустеющем перроне.На краю платформы, как и вчера, я увидел мальчишку.— Сашка! — крикнул я. — Это же ты! — Я чувствовал, я твердо знал это.Он хотел спрыгнуть с платформы, но передумал и остался стоять, глядя себе под ноги. Я бегом кинулся к нему, схватил за плечи, сжал. И вдруг он прижался к моей груди. На секунду, не более. Затем оттолкнул меня и, глядя исподлобья, сказал:— Так вот ты какой?!В его голосе было очень много от взрослого мужчины. И вообще для мальчика он выглядел очень серьезным.— Сашка! Значит, ты все-таки узнал меня?— Еще бы. Но только я не Сашка. Меня все зовут Роланом... Ну то есть Ролькой.— Но ведь меня-то зовут Александром. Значит, и ты — Сашка.Он пожал плечами.Я в свои сорок лет выглядел еще крепким человеком. А он был нескладный и худой.— Послушай, Сашка. Я буду называть тебя Александром, а не Роланом. — Здесь он снова пожал плечами, как бы говоря: «Как хочешь». — Почему ты такой тощий, чертяка? Тебе надо заниматься спортом, иначе долго не протянешь.На мгновение мне показалось, что его глаза смеются надо мной, и я тоже расхохотался. Какую глупость я только что ляпнул! Ведь я стою перед ним живой и здоровый. Как же в таком случае он может долго не протянуть? Вот ерунда-то.Он тоже засмеялся, и мы дошли до самого виадука, даже не пытаясь что-либо сказать друг другу из-за распиравшего нас смеха.Привокзальная площадь была не такой, какой я ее привык видеть. Бывая в Загорске, я почти всегда заходил в кафе «Астра». Но сейчас его еще не было и в помине. Справа доносился гомон базарчика, который не могли заглушить даже паровозные гудки.— Ну ладно, Сашка, — сказал я. — Трудно ведь сразу вести себя так, чтобы кому-нибудь из нас не было смешно. Я еще не раз попаду впросак. И это вовсе не означает, что мы с тобой не должны где-нибудь пообедать.— Я не хочу, — сказал Сашка. — Нас уже кормили."А что он думает на самом деле? — попытался сообразить я. — Если бы я хотел есть, то никогда бы не отказался, если бы предложение исходило «от такого человека, как сам я. Ага! Но ведь я-то взрослый человек, я все понимаю. А он?»— Не хочешь, так не хочешь, — сказал я. — Расскажи-ка лучше, как ты живешь? Кто твои друзья?— Только не надо допросов, — ответил он, и я понял, что мои вопросы действительно похожи на анкету, на которую нельзя ответить искренне.Мы подошли к базарчику, и я спросил:— А мороженого хочешь?— Ага! — радостно ответил он.— С орехами или пломбир?— Ну да, с орехами! Такого и не бывает.— Посмотрим, — загадочно сказал я, но у женщины, продававшей мороженое, действительно не было ни того, ни другого. Я спросил ее на всякий случай, но лучше бы я этого не делал. Она вдруг раскричалась на меня: «Ишь чего захотел!» Сашка потянул меня за руку.— Пойдем...Но я все же купил порцию обыкновенного молочного мороженого. Сашка взял его, глядя в сторону, но мне еще пришлось раза два сказать ему: «Ешь, чего ты?», прежде, чем он развернул бумажку. И тут, как мне показалось, он забыл про меня. Сразу стало видно, как он хотел это мороженое. Обыкновенный десятилетний мальчишка. Он закапал мороженым свои широченные брюки.— А ты научился лечить неизлечимые болезни? — неожиданно спросил он меня.Я растерялся.— Откуда ты это можешь знать? Ведь я занимаюсь этим всего лет двадцать. И начал совершенно случайно. Неужели я думал об этом еще тридцать лет назад?— Но ведь я — это ты, — сказал он. — Только в детстве. Я знаю про тебя больше, чем ты про меня, потому что я всегда хотел, чтобы ты был похож на меня, чтобы ты занимался тем, чем хочу заниматься я. Я этого очень хочу.В нем как-то странно сочетались детская наивность и суровость взрослого.— Нет, Сашка, я еще не научился лечить неизлечимые болезни. Но я думаю, что скоро это станет возможным.— Правда? — обрадовался он.— Правда, — я потрепал его по макушке. — Но только мне очень не хватает времени. Тебе хорошо. Ты еще не замечаешь, как быстро бежит время.Он бросил на меня стремительный взгляд, чуть насмешливый и странный, словно он знал что-то, что очень важно для меня, но еще не считал нужным сообщить это мне. Выцветшие брюки сидели на нем мешком. Рубашка в клеточку выгорела. «Не сладко же тебе приходится», подумал я.— Мне тоже не хватает времени, — сказал он наконец.— Вот как?! — рассмеявшись спросил я. — И чем же ты занимаешься, что у тебя не хватает времени?— Я хочу, чтобы ты получился счастливым...— Ну что ж. Считай, что я таким и получился. Только знаешь ли ты, что такое счастье?Он не ответил на мой вопрос, словно и не слышал его.— И еще я хочу, чтобы люди становились счастливее от того, что ты есть.Вот уж этого-то я не знал наверняка. Счастливы ли люди от того, что я есть? Нет, я не мог это утверждать с уверенностью...— Ты очень серьезный, Сашка. Это все-таки плохо в твоем возрасте.— Это хорошо.— Не будем спорить. А почему ты вчера не подошел ко мне?— Ты ведь тоже не сразу приехал ко мне. А почему я должен был сразу броситься к тебе? Я тебя тоже ждал.— Прости.Мне показалось, что между нами внезапно возникла стена отчуждения, что мы чужие друг другу и что я никогда не смогу понять его, этого десятилетнего мальчишку, то ли потому, что взрослые вообще плохо понимают детей, то ли потому, что он умнее меня. Но последнее я отбросил сразу же, потому что еще не мог согласиться, что с годами глупею.
1 2 3 4