Яркий солнечный луч заставил сощуриться.– Я принес тебе чашку прекрасного чая.Ник Элбет стоял у ее кровати с маленьким деревянным подносом, его улыбка увяла от испуга при виде попыток Моны подняться.– Эй, с тобой все в порядке?– Сколько времени?– Двенадцатый час. Мы начали беспокоиться. Эми пробовала разбудить тебя перед уходом. Она тоже волновалась. Сказала, что ты уснула в одежде.Мона не могла сдержать зевоту. Ясное дело, она выглядела, как бегемот. Легла не раздеваясь, не вымыла лицо и не почистила зубы. И вот Ник Элбет видит ее в таком отвратительном состоянии. Это кара господня. А Ник уже не был сексуальным обольстителем из вчерашнего вечера. Он стал почти добродушным и очень заботливым.– Эми сказала, что ты собираешься сегодня в Академию. Я еду в ту сторону, могу доставить тебя до дверей, если хочешь.Она так убедительно врала об Академии, что до вчерашнего приступа паники сама почти верила в успех. Слава Богу, что матери не было, когда она позвонила. Мона не могла бы признаться в этом последнем и наихудшем примере собственной подлости единственному человеку, который безоговорочно любил ее. Сегодня утром она ощутила себя прежней Моной с тех пор, как у нее появился неоспоримый талант хитрить, он используется в положительных целях. Она просто покажет в Академии подготовленные сценки и будет настаивать, чтобы ее приняли на летние курсы. Что плохого ей могут сделать? Отправят в Тауэр, отрубят голову?Она скажет, что звонила из Нью-Йорка, и кто-то разрешил ей приехать, что истратила деньги, заработанные тяжелым трудом официантки и сиделки. Это проймет их.– Пойдем, – упорствовал Ник.– Если ты настаиваешь. Мне бы не хотелось отвлекать тебя от дел.Все, что ей было нужно – это хороший сон. Сегодня она справится со всем. С Ником Элбетом, Академией, с чем угодно! Ночные слезы и депрессия были результатом смешения вина и джина. Она не привыкла к вину. Надо воздерживаться от выпивки, раз это приводит к такому безобразию. У нее идиотский порок, это правда, евреи не умеют пить. Подумать только, до чего ее довело вино! Она разболелась, нафантазировала Бог знает чего о Нике Элбете, превратилась в глупую маленькую плаксу.Господь наказал ее, простил, а потом дал шанс. Ник не распутник, как она воображала. Нет вопросов, он, конечно, сказочный принц, но, совершенно очевидно – принц Джорджины. Ник просто любезен с ней и Эми ради Джорджины. Он как старший брат, на которого можно положиться.– Мне зайти с тобой? – предложил Ник, когда «Даймлер» свернул на Говер-стрит. Он что, читает мысли? Почувствовал поднимающуюся в ней панику и внезапный безумный план войти, притвориться заблудившейся туристкой и быстренько смотаться?– Ты кто, мой отец?Он поцеловал ее указательный палец и ткнул им в похолодевший нос Моны.– Невоспитанный ребенок. Веди себя примерно. А теперь иди, пока я не умыкнул тебя в какой-нибудь дешевый отель и не изнасиловал!Здание оказалось совсем не таким, как она ожидала. Без грандиозных колонн и классического подъезда, украшенного барельефами на шекспировские темы. Дверь была узкой. Еле заметная табличка на ней гласила: Королевская Академия Драматических Искусств. Слева и справа от входа – одинаково непримечательные скульптуры мужчины и женщины, которые, казалось, умирают от скуки. «Британская сдержанность», – решила Мона, сжимая свою папку в потных руках и надеясь, что выглядит, как Джулия Кристи.В папке лежал текст двух сценок для показа: монолог Молли Блюм и финальная речь Кэт из «Укрощения строптивой». Она вошла, самоуверенно улыбаясь. Маленький холл был пуст, если не считать женщины за высокой конторкой, которая раздраженно закатила глаза при виде Моны и продолжила телефонный разговор на смеси французского и немецкого.Разница между вызывающей позой Моны и выражением сомнения в глазах показала ее способность играть. Несколько минут женщина продолжала говорить, не реагируя на посетительницу, возможно, надеясь, что та уйдет. В конце концов, она жеманно вздохнула и сказала.– Не вешайте трубку, кажется, здесь кто-то пришел, – она прикрыла ладонью микрофон и взглянула на Мону, как на назойливую муху.– Итак?Выяснилось, что ситуация намного хуже, чем можно было бы предположить. Не играет роли, во что она одета, как выглядит или что умеет. Будь она хоть Сарой Бернар. Факты таковы: сейчас нет летних курсов, а если бы и были, она, как американка, должна за несколько месяцев прислать запрос, а затем пройти прослушивание и собеседование в Нью-Йорке. Совсем немного американцев допускались даже до просмотра, заверила Мону женщина. Еще меньше принимались на учебу. Она швырнула девушке информационную брошюру и анкету, чтобы тут же отвернуться и продолжить разговор по телефону. Приподнятые плечи демонстрировали явное раздражение из-за прерванного разговора.Мона была так взволнована, что уронила папку.– Разрешите! – перед ней, словно из-под земли, появился молодой человек. – Не обращайте на нее внимания.– Все правильно.– Вы американка? Я-то из Австралии.– Что же мне теперь, в ладоши хлопать?– Не городи чепухи. Нам обоим не помешает выпить. Здесь через дорогу есть паб.Я не пью.– Тогда коку? Американцы купаются в кока-коле, так ведь?Его звали Билл Нел. Его дедушка перед войной переселился из Дублина в Квинсленд. Он рано увлекся театром, участвуя в школьных постановках, заучивая наизусть классиков. Прочитав об успехе в Лондоне другого австралийца, Питера Финча, два года работал на рубке сахарного тростника, чтобы скопить на билет в Лондон.– Потребовалось еще два года для поступления в Академию. Но, в конце концов, я добился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106