На пороге бара он обернулся. Инспектор Льюис тут же прекратил потирать руки.
– Я прошу прощения!.. – крикнул он. – До скорого.
Антуан хлопнул дверью.
Ночь выдалась очень тяжелая. С юга дул горячий, удушливый ветер.
Кэтлин и Антуан перед тем, как возвратиться домой, дошли до Торговой площади и присели на ступеньки, нижние из которых спускались в Тежу. Даже в воде не было никакой прохлады.
Антуан еще не говорил Кэтлин об инспекторе Льюисе. Он никак не мог решить, нужно ли ей это говорить или нет.
«Она разволнуется, потеряет голову, а это как раз на руку полицейскому, – размышлял Антуан. – А при этом нужно бы ее предупредить, что он взялся за нее основательно».
Антуан вспоминал, что с тех пор, как он начал себя осознавать, он всегда помогал людям, находящимся вне закона, мятежным, преследуемым. Эта солидарность была у него в крови. А вот в случае с этой женщиной, беззащитной, неприкаянной, которая сейчас рядом с ним смотрела на омываемые тяжелым лунным светом фасады, грозившая ей опасность придавала его любви к ней какую-то новую форму.
– Подумать только: я ведь даже не видела эту великолепную площадь, когда я пересекала ее в первый раз, – прошептала Кэтлин.
Антуан вспомнил. Она высадилась с пассажирского судна «Лидия». Он отвез ее в «Авениду». И она ему дала один фунт стерлингов.
– Какая я была несчастная тогда! – сказала Кэтлин.
Она взяла Антуана за руку. Он почувствовал себя преисполненным гордости, сочувствия, сил и поклялся себе оградить Кэтлин от всех опасностей.
– Я люблю это место, больше чем какое бы то ни было другое место на свете, – продолжала Кэтлин.
Антуан продолжал вспоминать. Отсюда они отправились вниз по реке, чтобы добраться до маяка. И здесь же сошли, когда возвращались обратно.
– Это так хорошо – иметь возможность включить нашу историю в старую, большую историю!
Она размечталась вслух о прошлом площади, Она много читала в своей жизни и умела очень живо и просто пересказывать прочитанные когда-то книги.
Обычно Антуан слушал ее со страстным желанием побольше узнать и был полон благодарности за то, что она его просвещает. Эти мгновения в их отношениях были одними из лучших. «До на этот раз Кэтлин почувствовала, что Антуан плохо следит за нитью повествования.
– Тебе скучно, дорогой? – спросила она.
– Твой рассказ похож на повторение какого-то урока, – сказал Антуан.
– Урока! – воскликнула она.
– Да, по истории искусства, – сказал Антуан. – Причем урок хорошо знакомого тебе преподавателя.
Намек прозвучал тем ужаснее для Кэтлин, что в нем была истина. Частичная, деформированная, но истина.
– Откуда ты знаешь? – прошептала Кэтлин.
– У меня на Тежу тоже есть знакомые призраки, – сказал Антуан с усмешкой.
Кэтлин резко встала, потом взмолилась:
– Антуан… ради Бога… замолчи, прошу тебя.
Ее голос дрожал от суеверного ужаса.
Антуан тоже встал.
– Понимаешь, мне уже больше не нужна вечерняя школа, – сказал он.
Идя от Торговой площади к себе домой, Кэтлин старалась держаться середины улицы. Она вздрагивала, замечая какую-нибудь тень, и оборачивалась, словно за ними кто-то гнался. От Антуана ей не было никакой поддержки. Он шел замкнутые мрачный.
Больше всего пугал Кэтлин именно он.
Она успокоилась только на подступах к дому. Здесь царил обычный порядок, все было знакомо. Кэтлин взяла Антуана под руку. Он не сопротивлялся.
Вдруг он почувствовал, что она повисла у него на руке, словно бесчувственный груз. Из подъезда дома Кэтлин вышел мужчина. Лунный свет осветил лицо инспектора Льюиса. Он поприветствовал их, прошел мимо, дошел до конца старой стены и завернул за угол.
Антуану пришлось поддерживать Кэтлин до ее квартиры.
– Я прошу у тебя прощения, – говорила она, и ее большие глаза блуждали, переполненные ужасом, по всей лестничной клетке в поисках каких-то невидимых существ. – Я прошу у тебя прощения… Я ничего не стою… но между ним и тобой, я не могу больше… моя голова разрывается… Прости, Тонио…
Антуан прижимал к себе Кэтлин с бесконечной нежностью и раскаянием, гораздо более обременительным для его дыхания, нежели груз этого слабого женского тела. Он подумал:
«Это с моей стороны преступление против нее. Я убиваю ее нервы, ее мозг. Ей просто не хватает сил… Полицейский – это уже слишком большая нагрузка для нее».
Когда Кэтлин оказалась в своей комнате, первым ее желанием было желание прислонить горячую голову к облицовочной плитке. Прохлада мозаики медленно проникла в нее.
– Вот, мне уже лучше, Антуан… Все прошло. Я прошу у тебя прощения, – сказала Кэтлин.
Когда она с жалкой улыбкой, которую она хотела бы сделать мужественной, повернулась к Антуану, то увидела у него на лице еще незнакомое ей выражение: серьезное, братское.
У Антуана было такое ощущение, словно рядом с ним находится тяжело раненный боевой товарищ.
– Надо обмануть этого Льюиса, надо уйти от его преследования; ты должна уехать, – мягко сказал Антуан.
Она слегка подняла руки, снова уронила их и прошептала:
– Один раз я уже пыталась. Начинать снова у меня нет сил.
– Даже со мной? – спросил Антуан.
Лицо Кэтлин вдруг все засветилось недоверчивым изумлением, словно при виде какого-то сказочного подарка. Он опустил глаза. Он не заслужил этого света.
– Это… Антуан… правда… я правильно… ты сказал?… – бормотала Кэтлин.
– В Венесуэле нет закона о выдаче, – проворчал Антуан.
Он не хотел смотреть на Кэтлин, но такой могущественный зов исходил от нее, что он был вынужден ответить взглядом на взгляд молодой женщины. Несмотря на то, что комната была ярко освещена, зеленые глаза Кэтлин светились, как зеленые светлячки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27