Черты Мори несли на себе отпечаток ужаса, смешанного с такой жаждой утолить свое любопытство, что Жан, сам того не желая, спросил:
– У вас плохие новости?
– Зачем вы меня об этом спрашиваете? – воскликнул Мори.
– У вас такой расстроенный вид.
Клод спрыгнул с табурета, на котором сидел и принялся ходить по столовой. Жану были хорошо знакомы эти хождения взад и вперед плохо отрегулированного автомата, чтобы подавить слишком сильное волнение. Когда Мори остановился, ему уже удалось придать своему лицу выражение спокойствия.
– Вы ошибаетесь, – сказал он. – Просто снаряды вывели меня из равновесия.
Он снова углубился в чтение, но при этом только делал вид, что читает, к тому же слишком быстро, как плохие актеры в театре, которые слишком грубо притворяются, что впервые натыкаются на уже известную им фразу. Внезапно он сказал:
– Элен спрашивает меня о вас.
Эрбийон очень медленно проглотил вино, уже находившееся у него во рту.
– Ваша жена очень любезна, – пробормотал он наконец.
– В этом полностью ваша заслуга. Обычно мои друзья почти ничего не значат для Элен.
– О! Это просто вежливость, – сказал молодой человек, стиснув стакан с такой силой, что тот чуть было не раскололся.
– Нет, уверяю вас, – настаивал Клод. – Она вкладывает в свои вопросы такой интерес, что он даже льстит мне, поскольку его предметом являетесь вы.
На последние слова он нажал с такой горечью, что Жан, не ответив, вышел. Взгляд Мори, словно обезумевший, блуждал по комнате.
Поглощенный ежедневными занятиями и играми, Эрбийон, как ему этого ни хотелось, до самого вечера так и не смог поразмыслить над этим разговором. Его трагический смысл открылся ему лишь тогда, когда он оказался в комнате один и барак окутала глубокая ночь. Со времени своего возвращения он больше не писал Денизе, несмотря на то, что она продолжала присылать ему письма, исполненные пылкой покорности. Потеряв терпение, она решила разузнать о нем через Клода.
Было ли это с ее стороны расчетом с целью заставить его отвечать или же простым проявлением нестерпимой тревоги? Эрбийон пожал плечами. Какая ему разница, что вызвало в ней этот порыв? Ему не в чем было упрекнуть себя, не на что было сердиться, пока он продолжал разделять свою участь с Мори, принимать его агонизирующую дружбу и в своей трусости даже не мог отважиться в полной мере оправдать своего товарища.
Что сейчас действительно имело значение, так это то, что сегодня утром во взгляде Мори он прочел подозрение. До сих пор его недомолвки и его холодность, и в особенности отказ обнять Мори в день их награждения, окутывали их пеленой глухого и вероломного недоверия. Отныне же оно должно было врезаться в сознание Клода окрепшим подозрением и рассасываться в нем, как в твердой косточке.
Его молчание не послужило ничему. Логика страстей, еще неведомая его юной голове, их сила и напор с фатальной неизбежностью увлекали его к той точке, которой он хотел избежать. Он взбунтовался против непреклонной поступи событий, которые, как ему казалось, он еще контролирует и сможет направить туда, куда пожелает.
Клод узнает только в том случае, если он, Жан Эрбийон, ему позволит. Мори мог подозревать, идти по верной дорожке, но без его подтверждения он ни до чего не докопается!
Однако тогда к молчанию следовало добавить притворство. Необходимо было побороть натянутость, закравшуюся в их отношения после происшедшей с ним перемены: заново, незаметно обрести пошатнувшуюся нежность Клода, вернуться к былым долгим беседам, выслушивать его признания, присочинять свои. Нужно было возобновить переписку с Денизой, искусно расставить обманные ловушки, чтобы успокоить его страдание, готовое стать осмысленным. Предательство должно было стать совершенным по своей подлости.
Однако был ли он способен на это постоянное ненавистное притворство? Причем, если бы даже он и попытался к нему прибегнуть, Клод мог бы на него и не купиться. Они были полностью открыты друг для друга, их экипаж, благодаря существовавшей между ними обратной связи превратился в слишком однородный сплав, чтобы такой большой обман не вышел на чистую воду. Эта проклятая спаянность, конечно, не позволила бы Клоду узнать о том, что произошло на самом деле, но интуитивно он не смог бы ошибиться.
Что же было делать? Молодой человек, подперев руками голову, пытался найти недостижимый компромисс между полным сокрытием истины и признанием.
Внезапно у него появилось какое-то странное и четкое ощущение, похожее на то, что возникало у него в кабине самолета, когда он «знал», что Мори к нему повернулся.
– Что-то я замечтался, – пробормотал он. – Пора спать.
Он встал, но ему так и не удалось избавиться от этого особенного ощущения призыва. Клод словно бы физически притягивал его к себе, да причем так сильно, что он бессознательно сделал шаг по направлению к двери. Опомнившись, он медленно стал раздеваться. Механические движения несколько притупили его сознание, но смутное ощущение, от которого он пытался освободиться, заявило о себе вновь настолько мощно, что у него исчезли всякие сомнения. Комната Мори требовала его присутствия.
Он прошел по коридору, бесшумно повернул ручку двери. Клод, склонившись над столом, дрожащими пальцами держал два конверта и сравнивал их друг с другом. В одном из них Эрбийон сразу же узнал тот, что утром, в столовой, он бросил под скамейку.
Мори его появлению не удивился.
– Я так и думал, что вы придете, – сказал он.
Стояла глубокая ночь. В темноте не было слышно ни единого шороха. Они разговаривали очень тихо, большее значение придавая взглядам, чем словам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51