Я засмеялся.
– Он интересовался, как вы, – продолжал Венсан Н. Я в свою очередь пожал плечами.
– Они устроили здесь обыск, – сказал я, – и два фараона унесли все мои бумаги.
– Вам нужно уехать отсюда, – сказал Н.
– Интересно, как… Теперь засмеялся он:
– Это не сложно. Графиня все устроит.
– Действительно?
– Большие связи.
– Но я же не стану ей звонить.
– Нет, не вы, это сделает Англарес. Всякий раз, когда он попадает в передрягу, она его вытаскивает. Говорю вам, идите на площадь Республики и все ему объясните.
Я все и объяснил Англаресу, сидящему за своим аперитивом. Он поморщился.
– Это будет сложно.
– Почему же? – спросил Венсан Н.
– У нее уже столько всего просили.
– Но на этот раз дело очень серьезное.
– Так они забрали все ваши бумаги? – спросил у меня Англарес.
– Да, и даже номера вашего журнала, и ваше приглашение, которое вы мне посылали, и ваши листовки, – прибавил я с невинным видом. Англарес вздрогнул.
– Нужно действовать немедленно, – воскликнул он, растрепав волосы, и полетел вниз к телефону.
– Каков, а, – сказал мой спутник, сдерживая смех, – вы сказали ему как раз то, что надо было. И все-таки он мне нравится.
У меня не хватило смелости прояснить тайну этих фраз, но Одиль – что с ней? Какие неприятности должны подстерегать ее? В свою очередь я бросился к телефону. Я увидел Англареса через стекло кабинки, он наклонился, улыбаясь, с трубкой в руке. Я открыл дверь.
– В чем дело? – спросил он, он был взбешен, но старался скрыть изменения в интонации.
– Извините, но не могла бы эта дама сделать что-нибудь для знакомой Тессона, мадемуазель Одиль Кларьон?
– Естественно, – ответил он озлобленным тоном.
После этого обещания я оставил его отвешивать словесные поклоны и поднялся наверх. Через несколько минут появился и он.
– Для вас она кое-что сделает, – сказал он, – она позвонит вам во второй половине дня и сообщит о результатах своих хлопот.
Действительно, около десяти часов вечера раздался телефонный звонок, которого я прождал весь день. Эта дама сообщила мне, что она все устроила, мои бумаги мне немедленно вернут, меня не будут больше беспокоить, а что касается той особы, о которой шла речь, мне нечего опасаться: ею тоже занялись. Пользуясь случаем, графиня пригласила меня на ужин.
Прямо на следующий день меня вызвали к следователю. Я зашел сначала к Одиль; мне сказали, что она ушла неизвестно куда. Я вышел, что-то промямлив, встревоженный, почти испуганный. Прошел быстрым шагом по улице Дельты до Дворца Правосудия. И вот я в кабинете следователя. Я его сразу узнал; забыл его имя, но внезапно вспомнил его лицо: он когда-то приходил к моим родителям, это друг нашей семьи. Но я и виду не подал, что узнал его. Он чрезвычайно вежливо попросил меня сесть, даже иронично, как мне показалось. Я наперед знал все, что он мне скажет. Он заговорил:
– Я вижу, месье, что буквально все были подняты на ноги, когда следственные органы доставили вам небольшие неприятности. Поздравляю: у вас есть и могущественные покровители, и прогрессивные убеждения. Как бы то ни было, ваши покровители поторопились, ибо и так все свидетельствует о вашей невиновности, о вашей, должен сказать, прямо-таки абсолютной невиновности.
Он осторожно взглянул на меня.
– Что касается ваших бумаг, журналов и других документов, я прошу извинить неуместное усердие простого инспектора, чье образование не идет ни в какое сравнение с вашим. Вам их вернут сегодня же; можете получить их в канцелярии. Я даже рад этому происшествию, потому что оно позволило мне разузнать из надежного источника об этой примечательной секте, к которой, я полагаю, вы принадлежите. Но должен вам сказать, что больше всего меня заинтересовали ваши личные бумаги. Я же должен был ознакомиться с ними, это моя профессия, не так ли? И вы поймете, насколько я был заинтересован, просматривая их, когда узнаете, что я тоже математик-любитель. Вас это не слишком удивит, поскольку я понял, что вы большой поклонник Ферма, который, как и я, работал в прокуратуре, но, конечно, я не равняю себя с этим блистательным и капризным гением. Когда-то я потратил много часов, пытаясь найти доказательство этой знаменитой теоремы, но в конце концов убедился в тщетности своей затеи. Однако я должен сказать: все-таки я думаю, что эта теорема истинна или ложна; я никоим образом не последователь Брувера. А вы, дорогой мой, вы верите в обоснованность принципа исключенного «третьего»?
Вступать ли в разговор с этим буржуа? Такой человек, как я, может быть, будущий коммунист не станет вести беседы со следователем; к тому же он намекнул на то, что я – всего лишь любитель (в математике), ведь прозвучали слова «я тоже».
– Я вам задал вопрос, дорогой мой. Поскольку он не касается ни убийства г-на Тессона, ни мелких делишек его брата, я вас уверяю, что вы не скомпрометируете себя, если ответите.
– Во-первых, месье, я вас прошу, не называйте меня «дорогой мой».
– Я думаю, что обидел бы вас еще больше, говоря вам «дитя мое», а ведь я видел, как вы росли.
– Вы не видели меня ни маленьким, ни взрослым, месье.
– Я не совсем понял ваше замечание. Как бы то ни было, я буду говорить вам просто «месье», раз вы так хотите.
– Да, хочу.
– Отлично. Вот мы и договорились. Вернемся же к принципу исключенного «третьего». Что вы о нем думаете?
Он действительно думает, что я всего лишь любитель? Может быть, этому «тоже» и не придавалось никакого значения? Поскольку я не ответил, он продолжал:
– Я рад, что вы не впутаны в это дело: с меня бы семь потов сошло, пока бы я вытянул из вас хоть одно слово! Например, один вопрос, который я хотел бы выяснить, мог бы звучать так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36