– В конце концов, – заговорил Англарес, – было бы неплохо объединиться в тайное общество, чтобы на наши собрания не проникли «королевские молодчики».
– Мы не боимся столкновений, – сказал Вашоль.
– Нельзя позволять им совать свой грязный нос в наши дела, – сказал Шеневи, один из главных сторонников конспирации.
– Это, вероятно, все равно необходимо в связи с нашим отношением к коммунистам, – прибавил он. – Вот к примеру: создадим ли мы особую ячейку или вступим в партию по отдельности, сохраняя в тайне нашу организацию?
– Этот вопрос будет поставлен на повестку дня нашего ближайшего пленарного собрания, – ответил Англарес и, повернувшись ко мне, добавил:
– Надеюсь, вы тоже там будете.
В кафе «У Марселя» я нашел Одиль; она провела месяц в Англии с Луи Тессоном, месяц, или больше, или меньше, во всяком случае, я не видел ее после нашей встречи с Сакселем. Я пообедал в компании Оскара, Одиль и С. С тех пор как этот последний устроился работать в гараже одной из парижских застав, он появлялся все реже и реже, и я не знал, какое дело привело его именно в этот день в кафе Марселя. Он приветствовал меня по-арабски, я ему ответил, и он принялся воскрешать истории того времени, когда мы носили военную форму. Оскар и его подруга рассказывали Одиль о незначительных событиях, заполнявших их жизнь во время ее отсутствия. Речь зашла и о Сакселе. Одиль благодаря мне знала о его существовании; поэтому она была сильно удивлена, когда ей сообщили, что он – известный завсегдатай скачек с улицы Круассан.
– Я уже дважды спрашивал себя, так ли это, – сказал Оскар, – ты уверен, что он не из полиции?
– Уверен, – ответил я.
После кальвадоса он ушел, так же как и С., чтобы обсудить какое-то дело. Адель сказала нам:
– Ну, влюбленная пара, я вас оставляю.
– Какая влюбленная пара? – спросила Одиль.
– Она немного глуповата, – пояснил я Одиль.
– Эй ты! – сказала Адель. – Не считай себя умнее всех из-за того, что один раз надул меня. Придурок!
– Ладно, ладно!
– Этот господин утверждает, что женщины его не интересуют.
– На сегодня тебя наслушались достаточно.
– А я и не собираюсь спорить дальше, допустим, что я ничего не говорила, привет.
Она ушла, заявив, что она славная девушка и все эти шутки для нее не больше чем шутки. Потом мы с Одиль отправились к набережной.
– А ваша статья? – спросила она.
– Ее напечатали.
– Вы довольны?
– Не слишком.
– Почему же?
– Это совсем не то, что я думал, и потом я стал членом группы!
– Вы этого не хотели?
– Не знаю.
– Я полагала, что вы с ними заодно.
– Мне так кажется.
– Вы упрекаете меня в том, что я убедила вас написать эту статью?
– О нет.
– Все-таки немного упрекаете?
– Нет, это не так. Но поймите, я в растерянности.
– Вы сожалеете о своем уединении?
– Может быть.
– Значит, вы сердитесь на меня?
– Конечно нет; но без вас я бы никогда не написал эту статью, которой теперь недоволен.
– Вот видите, вы меня в этом упрекаете.
– Представьте себе, что благодаря этой статье я был приглашен на ужин одной графиней.
– Уже выходите в свет!
– Не смейтесь надо мной. Я был очень несчастен. Там были, кажется, знаменитые люди. А я не знал их. Они обсуждали массу всего, о чем я не имею представления. В конце концов, я был сильно раздосадован. Там был и Саксель. Он-то умеет блистать в обществе.
– А она коммунистка, эта графиня?
– Я задал тот же вопрос Сакселю. Он мне ответил… уже и не помню, что он мне ответил. В общем, думаю, что нет.
– Это ведь неправда, не так ли, что он из «Ля Вен»?
– Да. Он придумал это, чтобы придать себе вес в глазах наших друзей.
– Вы уверены, что он не из полиции?
– Да что вы, абсолютно уверен.
– Если узнают, что он всех разыгрывает, это может плохо кончиться.
– Действительно. Я его предупрежу. Он так счастлив, что познакомился с ними.
С приездом Одиль я перестал бывать на площади Республики и видел Англареса только один раз перед пленарным собранием группы. Я поддерживал с ним отношения через Сакселя, который часто появлялся в районе улицы Монмартр. Его энтузиазм едва ли уменьшился. Он нравился этим господам ловкостью, с которой владел языком, но шокировал их непочтительностью, с которой говорил о своих родителях и своей родине. Недовольство было обоюдным, он сам иногда испытывал некоторую досаду, слушая, как прочувственно говорят они о своих стариках и убежденно – о Франции; он прощал им эти устарелые чувства, свидетельства недостаточного политического образования, впрочем, в этом смысле люмпен-пролетарии его не очень удивили. И все-таки однажды он испытал особенно сильное разочарование, когда двое из них высказали при нем на редкость отсталые суждения о снисходительности присяжных в случае преступлений, совершенных на почве ревности, суждения, непосредственно навеянные идеями Клемана Вотеля.
– Этих людей уже не переделать, – сказал он мне, выходя из кафе, – ноги моей здесь больше не будет. Удивляюсь, как это вы смогли так долго общаться с подобными типами.
Это меня рассмешило и его тоже. На улице мы встретили одного из этих «типов», по имени Ф., который в прошлом году жил в той же гостинице, что и я, а теперь поселился около Пляс-Пигаль. Этот мрачный парень прошел вместе с нами несколько метров, и мы обменялись незначительными фразами.
В Центральном кинотеатре показывали в то время фильм, название которого я забыл и который якобы развивал тему гипноза. Мы рассеянно рассматривали киношную афишу. Ф. пожал плечами.
– Плохой фильм? – спросил у него Саксель из вежливости, так как я думаю, что он не питал никакого доверия к мнению этого субъекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36