– Уэйленд, я не гомосексуалист, – спокойно сказал Колин.
– О, дорогой мой! – заволновался Уэйленд и засунул руки в карманы. – Я думал… я считаю, что вы не… теперь я так по-дурацки чувствую себя из-за того, что рассказал вам о моих ужасных любовных делах…
– Любовь – это любовь, – улыбнулся Колин. – Я никогда не берусь судить любовные истории моих друзей. Но поскольку вы так много рассказали мне, я могу тоже рассказать вам, что я влюблен, влюблен в человека, которого мы оба хорошо знаем. Что бы ни случилось…
– Но кто это? – Глаза Уэйленда широко раскрылись от любопытства. – Я его знаю? Я имею в виду ее?
Колин заколебался.
– Конечно, это Корал, – наконец сказал он. – С того самого дня, когда я ее встретил.
– О Боже! – Уэйленд открыл рот от изумления. – Но ведь она обожает вас! Она не устает расточать похвалы в ваш адрес. Она…
– В качестве художника и друга, – напомнил ему Колин. – Она не видит во мне мужчину. Уэйленд, посмотрите на меня! Какие могут быть надежды у такого карлика, как я, на…
– Не говорите этого! – резко прервал его Уэйленд. – Это жестоко. Я не… ну, я не знаю, что и сказать…
Колин тепло пожал ему руку.
– Не говорите ничего. И не сочувствуйте мне. Я счастлив, что у меня все это есть. – Он показал рукой в сторону Манхэттена. – И я благодарен ей за ее дружбу. Это и ее прекрасное окружение поддерживают меня.
Уэйленд нервозно оглянулся по сторонам.
– Мне лучше позволить вам отправиться спать, – произнес он. – Но вы все-таки придете в наш клуб, не так ли? Мы будем хранить вашу тайну. Никто не должен знать об этом.
С тех пор Колин вращался в двух мирах. Это еще больше возвысило его и превратило в самого информированного человека в вопросах моды. Он никогда не злоупотреблял своими привилегиями, и скоро «УУД» назвал его «оракулом моды» и часто цитировал.
«Не так уж и плохо для кокни, – написал Колин своим друзьям в Лондон. – Думаю, мне нравится Нью-Йорк. Я остаюсь здесь надолго».
В одиннадцатый раз Маккензи переписывала свою конкурсную работу.
– Опять? – спросила ее мать, заглядывая в листок, который она печатала.
– Я шлифую ее, – был ответ.
– Что это – бриллиант? – Эстер рассмеялась.
В своей работе Маккензи перечислила четверых модельеров, фотографа и манекенщиц, которые ей понадобились бы для ее материала на четыре журнальные страницы. В качестве художественного оформления она выбрала пустую телестудию, заполненную лампами и телекамерами. Она нарисовала фломастером шесть моделей для европейского турне и добавила крошечные образчики тканей. Но в разделе «О себе» она только кратко описала свою биографию.
«Назовите, во что вы верите (десять пунктов)» – таково было последнее задание. Маккензи написала: «Стиль. Качество. Любовь. Деятельность. Здоровье. Уникальность. Сила воли. Свобода. Я сама. Вечность моды. (Не обязательно в данном порядке)». Пусть они сами догадываются, подумала она. Жюри может посчитать ее немного претенциозной, но никто не сможет отрицать, что в ней есть настоящая еврейская смелость. Отец всегда говорил ей, что смелости в ней слишком много. Она трижды поцеловала конверт и заставила мать сделать то же, а потом отправила его. Теперь все зависело от Судьбы.
В школе она таинственно улыбалась, когда ее друзья спрашивали, почему она кажется такой отстраненной и счастливой. Дай только победить, молила она. Только бы мне выбраться отсюда к следующему году. Такие страстные молитвы не могли остаться неуслышанными.
– Вот они! Оцени их сама! – Корал Стэнтон бросила кучу работ на колени Майе и направилась к двери.
Майя посмотрела на кипу.
– Что это?
– Конкурс, – решительным тоном провозгласила Корал, взъерошила свои волосы и посмотрелась в зеркало. – Мы его проводим каждый год. Мы выбираем девушку, которая лучше всех разбирается в моде, и она получает право учиться в «Макмилланз». Это старая традиция журнала. Мэйнард этим очень интересуется.
– А мне что надо с этим делать? Мне не разрешено в нем участвовать.
– У меня нет времени опять просматривать их. Я очень занята. Но мне понравились несколько работ. Всем участникам около пятнадцати лет. Ты сможешь оценить гораздо лучше, чем я.
– Почему бы нам не заняться этим вместе, когда ты вернешься?
– Я смертельно устану после обеда с Мэйнард, ты знаешь, как она меня утомляет… – Прозвенел звонок в дверь, машина уже ждала. – Спокойной ночи, дорогая! – Корал чмокнула Майю в щеку и набросила капюшон.
Майя закрыла за матерью дверь. В воздухе еще сильно пахло ее духами. Она села на кровать и опустила голову на работы конкурсантов. Если бы только ей разрешено было участвовать!
– Ты должна помнить, как застенчив был Кристиан Диор, Корал, – говорила Мэйнард Коулз. – Вероятно, я была первой представительницей американской прессы, с которой он осмелился говорить. И уж, конечно, мне первой он предложил кресло в его салоне. После демонстрации его коллекции, от которой просто захватывало дух, он подошел ко мне и сказал: «Мадам! Здесь присутствует американская пресса, здесь присутствует Мэйнард Коулз». Он опустился коленями на ковер и поцеловал мне руку. Его коллекция в том сезоне была просто гениальна, и я посвятила ей весь парижский выпуск журнала. Я сказала: «В этом сезоне Париж – это Диор!» Шанель этого мне так и не простила.
Корал украдкой взглянула на часы, она надеялась, что одолевавшая ее зевота не изменит ее выражения лица.
– «От кутюр» в те дни имела свою элегантность, – сказала Мэйнард и приступила к излияниям на любимую тему.
Корал вздохнула и сделала еще глоток черного кофе. Может быть, это поможет ей подольше не заснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175