Она положила ее себе в сумку. Патрик с раздражением посмотрел на зевак.
– Всё, расходитесь все. Ну-ка быстро! Концерт окончен! – Он взял Маккензи под руку. – С каких это пор ты стала такой буржуазной? Мне всегда казалось, что ты не обращаешь внимания на такие вещи, крошка. Ты же хиппи, цыпочка.
– Так вот, эта крошка и цыпочка хиппи собирается родить маленького цыпленочка-хиппи! – сухо ответила она. – И это все круто меняет. – Она вырвалась от Патрика и пошла к Джанис, которая мрачно одевалась на другом конце студии. – Я передумала, – сказала ей Маккензи. – Мне не нравится, как ты выглядишь. Мне нужен несколько другой тип. Тип более приличной девушки.
– Ты должна заплатить мне! – завопила Джанис. Она надела туфли на высоких каблуках и слегка покачнулась. – Я здесь с восьми и проработала шесть часов!
Маккензи не отступала ни на шаг и уничтожающе смотрела на нее.
– Только попробуй прислать мне счет, Джанис, и я заставлю полицию арестовать тебя за проституцию!
Джанис зарыдала, и Патрик подошел к ней и стал ее успокаивать.
– Я передумала пользоваться и твоими услугами, Патрик, – заявила Маккензи.
Патрик повернулся к ней.
– Послушай, успокойся, – сказал он.
– Я давно спокойна!
Маккензи подошла к Элистеру. Она заставила себя посмотреть на него. Она никогда не видела у него на лице такого равнодушного выражения.
– Ты ничего не хочешь сказать мне, Элистер? – тихо спросила она.
Он нагнулся, чтобы зашнуровать свои ботинки.
– Мне казалось, что это я занимаюсь вопросами рекламы, – пробормотал он.
– Я тебя уволила.
Он серьезно посмотрел ей в лицо.
– Послушай, Мак, нам лучше работать в более расслабленном состоянии, иначе все будет, как нудные съемки для каталога…
– А, так это все делалось ради моих интересов? И то, чем ты занимался? Старался улучшить качество снимков? Интересно, а мне казалось, что ты трахался так, что у тебя ходуном ходила твоя тощая голая задница!
Он выпрямился, и его лицо исказилось от злости.
– Ты что, хочешь сказать, что сама никогда не трахалась с кем-то кроме меня?
Она огляделась вокруг: рядом стояли люди и прислушивались к их разговору. Правда, они делали вид, что он их совершенно не интересует. Ее глаза внезапно наполнились слезами. Она представила Эдди Шрайбера, вспомнила, как в последний раз остановила его, оттолкнула его от себя, хотя ей так хотелось заняться с ним любовью.
– Нет, я никогда ни с кем другим не трахалась! – прошептала она. Потом оглянулась и заорала: – Я никогда ни с кем не трахалась! Вы все слышали? Мне хотелось сохранить верность моему Элистеру, потому что во мне растет его дитя! Вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное? Я вам сказала такую старомодную и глупую вещь!
Патрик обнял Джанис. Он посмотрел на Маккензи и заявил:
– Самая большая глупость, которую я слышал – это то, что ты свертываешь кампанию из-за того, что мы все здесь немного повеселились…
– Элистер трахал девку при всех, и это называется веселье? – воскликнула она. – Это просто веселье?
– Но мы же все друзья, – застонал Патрик. – Ты же знаешь наш лозунг, крошка – «Любовь и Мир»! Ты должна с нами разделить настроение – карму, дух, ты же была с нами все эти последние два года.
Маккензи еще раз посмотрела на Элистера и пошла к двери. Ее каблуки гулко стучали по полу, все присутствующие не сводили с нее взгляда. Она остановилась у дверей и сказала:
– Затрахайся, Патрик! Все вы можете затрахаться! Вы просто толпа дешевых, дурных извращенцев…
Она не смогла продолжать, закусила губу и выскочила на улицу, прежде чем они увидели, что она плачет.
На улице она швырнула засвеченную пленку в мусорный бак. Она как будто хотела наказать себя за что-то и шла квартал за кварталом по замерзшим улицам, дрожа от холода. Перед ее глазами стояла сцена, свидетельницей которой она стала. «Большей дуры я еще не встречала», – сказала она себе. Она постоянно повторяла эти слова. «С этих пор я буду развлекаться и трахаться всегда, когда представится любая возможность!» Ей хотелось позвонить Эдди и встретиться с ним вечером. Но она так замерзла, что поймала такси и отправилась прямиком домой. Ей было жаль себя. Ее мать и Элистер предали ее одновременно, в один и тот же день. Она начала плакать, сидя на заднем сиденье такси. Она не поднимала глаза, чтобы водитель не видел в зеркало заднего обзора, как она плачет. Если она когда-нибудь и любила Элистера, то именно в этот день она начала разочаровываться в нем.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
– Прибыла Анаис Дю Паскье. – Уэйленд налил себе большой бокал водки и апельсиновый сок для Майи. – Мой офис по связям с прессой буквально разрывают! – Он передал ей бокал. – Им постоянно передают просьбы организовать с ней интервью. Что, если нам нанять французскую актрису, чтобы она выступила от имени Анаис?
Майя засмеялась.
– Может быть, с этим лучше всех справится Бет Дэвис?!
– Мне почему-то больше нравится Катрин Денев. – Уэйленд отпил из своего бокала.
Было семь часов, и она собиралась выйти, несмотря на то, что вечер был холодным – март принес из Канады в Манхэттен пронизывающие ветры. Сейчас Майя начала зарабатывать большие деньги продажей своих моделей. Она понимала, что ей вскоре придется подумать о своей квартире, и что она будет скучать по Уэйленду.
– Тебе следует выйти из подполья и встретиться с нашими покупателями, крошка, – советовал Уэйленд. – Они не станут болтать. Нам не помешает немного дополнительной рекламы. – Он протянул ей тарелочку с арахисом. – Покупатели готовы к переменам. Дамы мечтают о юбках разной длины. Мы связывались с магазинами в разных местах Америки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175