Уже на следующее утро живот почти не болел, но воспаление стало спускаться к легким.
Я попыталась дозвониться до Умберто, зная, что он может волноваться, но по-французски я не говорила и поэтому не смогла ничего толком объяснить. Когда он сам позвонил вечером, я уже смогла подойти к телефону.
– Где ты пропадаешь? – начал он сердито. – Я уже несколько дней не могу до тебя дозвониться.
– Извини, я заболела. У меня был отключен телефон.
Когда он услышал, каким голосом я говорю, гнев его улетучился.
– Мне вернуться?
– Нет, со мной уже все в порядке.
– Что же это такое! Ты больна, а я на другой стороне шарика.
– Все будет хорошо. Мне просто нужно отлежаться.
– Я тогда позвоню тебе попозже, любимая. Я так скучаю.
Вэл выполнила мои поручения – получила за меня почту, купила мне продукты и бумажные носовые платки. Свои деловые встречи я отменила.
Как только я услышала, что машина Вэл отъехала, я ощутила одиночество. Совершенно неожиданно мне вдруг захотелось, чтобы мама поцеловала меня в лоб и принесла на подносе обед – овощной суп в тонкой фарфоровой тарелке, а еще вазочку с цветами из собственного сада. У меня появилось желание перезвонить Умберто, но если я хотела, чтобы меня любили за беспомощность, то следовало обратиться к первоисточнику.
– Девочка моя, у тебя ужасный голос! – сначала в мамином голосе послышалось беспокойство, а затем раздражение. – Ты не уделяешь себе должного внимания! Ты слишком много работаешь!
Я была готова разрыдаться. Ну почему в ее любви всегда присутствует враждебность!
– Это просто простуда, – выдавила я.
– Как бы мне хотелось быть сейчас с тобой!
– Мне тоже, – сказала я, но теперь это была уже неправда. – Мам, я уже действительно хорошо себя чувствую. Это же простой вирус.
Она сообщила, что дела в магазине идут хорошо, у соседей кошка попала под машину, а отцу в связи с его артритом прописали курс физиотерапии. Звук ее голоса успокаивал меня, ведь я знала, что несмотря ни на что она любит меня и всегда готова помочь.
Потом я разогрела суп и съела его прямо из кастрюльки на кухне. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки просвечивал мой впалый живот с выпиравшими по бокам костями. Выглядело все это неутешительно.
Сидя на кухне, я рассматривала мамин фарфор в кухонном шкафу из светлого дерева. Огромная посылка прибыла из Бендона через неделю после того, как я переехала сюда. Я надеялась, что это набор для камина или садовый инвентарь, который был мне очень нужен. Когда я увидела вазу, я просто упала на стул и долго не могла отвести от нее взгляд.
Это была английская ваза из тонкого белого фарфора с маленькими красными цветочками, с ободком из золота. Мама долго копила деньги на этот сервиз, экономя на хозяйстве. На дни рождения, Рождество, Пасху и День Благодарения она выставляла его на стол и мыла его потом только собственноручно.
Это был прекрасный подарок, и я была глубоко тронута. И еще я чувствовала себя виноватой за то, что принимаю в подарок самую драгоценную для нее вещь. Такой подарок обязывал ко многому. Она рассчитывала, что я приглашу ее к себе, устрою званый обед, на котором продемонстрирую сервиз.
Я встала на стул, достала тарелку и стала ее рассматривать. Я ощущала исходящее от тарелки тепло. «Но ведь она должна быть холодной, – подумала я. – Тонкостенный фарфор. Сделанный из костного пепла. Чьих костей? Животных? Людей? Какой он красивый, этот фарфор, – мамин фарфор».
Внезапно я поднялась и поставила тарелку на место. За два прошедших года я ни разу не воспользовалась сервизом.
Лежа в постели, я размышляла о последнем сеансе с Ником, о том, как он описывал свою мачеху. Почему она бросила их и никогда больше не поддерживала с ними отношений? Что он скрывал от меня? А его отец и родная мать, коли на то пошло? Почему она покончила с собой?
На следующий день раздался звонок в дверь, и посыльный вручил мне синюю кобальтовую вазу с пышными красными хризантемами. Думая, что это от Умберто, я радостно расписалась, поставила ее на стол и только потом взглянула на карточку.
– Надеюсь, причиной болезни не были мои слова. Поправляйтесь. Ник. – прочитала я.
Удивленная и встревоженная, я бросила карточку на стол. Ему было известно, где я живу. Он потратил на цветы для меня сотню долларов. Как я теперь должна поступить? Побродив по комнатам, я достала свои записи по больным с пограничным состоянием, вернулась в постель и позвонила Захарии.
– Я начинаю беспокоиться, – сказала я ему. – Я не хочу отчуждения, но думаю, что мне следует позвонить ему и сказать, что не принимаю таких дорогих подарков от пациентов.
Захария согласился.
– Еще раз подчеркиваю – никаких контактов с ним у вас дома. Если он захочет поговорить с вами, это должно происходить только у вас в кабинете.
– Вы думаете, у него есть мой номер телефона?
– Если у него есть ваш адрес, то весьма вероятно, что и номер телефона ему известен и, может быть, уже давно. Но это не означает, что он этим злоупотребит. У большинства моих пациентов есть и мой домашний адрес, и номер моего телефона. Теперь у вас есть прекрасный повод прямо поговорить о его навязчивости, а это очень важно.
– Спасибо.
Мы договорились о встрече через две недели.
Ник сначала очень обрадовался, когда услышал мой голос, но потом до него дошел смысл того, что я говорю.
– Я. хочу сделать вам приятное, а вы еще на что-то жалуетесь.
– Я не желаю, чтобы наши взаимоотношения переходили определенные рамки.
– Эй, док! Вы больны, а я пытаюсь вас подбодрить, вот и все.
Он бросил трубку. Хотя я поступила правильно, меня беспокоила мысль, что этот разговор нарушит хрупкое равновесие в наших взаимоотношениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114