Дамам, суетившимся вокруг него, дела не было до того, что у него за душой нет ни цента, и он вынужден работать, возглавляя отдел драгоценностей аукциона «Бутбис» в Лондоне, чтобы оплачивать счета за чистку и глажку трех смокингов и девяти манишек – главной поддержки в его жизни. В светских кругах его рассматривали как хорошую приманку для приема, потому что он был в курсе всех новостей международной жизни, которые любят послушать люди из общества. У него хватило благоразумия оставить в Лондоне жену, также прекрасного происхождения, но скучную и малоприятную в общении. Он дал Паулине обещание, что ни словом не обмолвится о приеме у миллиардера в Танжере, на котором он побывал по пути в Лос-Анджелес, в присутствии ее гостей, желавших послушать его рассказ.
– Где же твое кольцо с бриллиантом де Ламбалль? – спросил он Паулину прежде, чем осведомился о состоянии здоровья Жюля. Бриллианты она надела на шею, на запястья, но обручальное кольцо со знаменитым бриллиантом уже несколько дней лежало в сейфе. Немногие интересовались бриллиантами в той степени, в какой ими интересовался Фридрих Гессе-Дармштатский, и было мало камней, которыми он восхищался так, как бриллиантом де Ламбалль, символом блестящего замужества Паулины Мендельсон в продолжение двадцати двух лет. Ему не надо было тщательно всматриваться в этот великолепный камень, чтобы определить, сколько в нем каратов, и когда он рассказывал о нем, о его происхождении, о том, кому он принадлежал и кто его носил, то полностью очаровывал ожидаемого покупателя.
Паулина посмотрела на свой палец. Фридриху она не решилась сказать то, что сказала Симсу Лорду: кольцо ей кажется таким же фальшивым, как и ее замужество.
– О! Я, должно быть, забыла его надеть.
В тот вечер присутствовало всего четырнадцать гостей, что, по масштабам обычных приемов у Мендельсонов, было совсем немного. Но каждая деталь приема была досконально продумана, и гости отметили это. Вечер был теплый, стояла полная луна. Цветы в саду Паулины смотрелись как никогда красиво, а скульптуры Жюля предстали в более выгодном свете. Аперитив пили в павильоне у бассейна, куда доносился запах цветущих растений из оранжереи. Среди гостей были Роуз Кливеден, выпившая слишком много, но сумевшая не испортить настроение другим гостям, по крайней мере, до обеда, Фей Конверс, Камилла Ибери со своим поклонником Филиппом Квиннеллом, Мэдж и Ральф Уайты, Фредди и Бетти-Энн Галаванты, Сэнди и Ив Понды. За исключением Филиппа Квиннелла и Фей Конверс, не было никого из мира искусства, которых Паулина постоянно приглашала на свои приемы. Круг гостей состоял из «старых лос-анджелесцев», как, бывало, их называл Гектор Парадизо. Все спрашивали о Жюле.
– Ему гораздо лучше. Врачи потрясены, – повторяла Паулина снова и снова, хотя видела, в каком состоянии привез его Олаф домой после процедуры кардиосканирования. Все слуги наблюдали из окна за его приездом. Дадли бросился с коляской во двор, чтобы помочь, но Олаф оттолкнул коляску, подхватил Жюля на руки, словно ребенка, и отнес наверх. Когда его проносили мимо Паулины и он был не в состоянии даже говорить, ей подумалось, что следовало бы отменить прием, но позже Жюль пришел в себя и настоял, чтобы прием состоялся.
Мисс Туми, медсестра, следившая за его состоянием, высказала недоумение, почему Олаф и Жюль отсутствовали так долго.
– Не заставили же его ждать в больнице, – говорила она. – Он построил это отделение, в конце-концов. Оно носит его имя. Они обязаны были принять его в первую очередь.
Мисс Туми уже начала усваивать претенциозность семьи, в которой жила. Олаф, занятый своими обязанностями санитара, не отвечал на замечания мисс Туми.
– Жюль просто в ярости, что доктор Петри не разрешил ему спуститься вечером, но он посылает вам всем привет, – сказала Паулина.
– Его «сад скульптур» – потрясающий! – воскликнул князь. – Мне бы хотелось подняться наверх и поговорить с Жюлем. Я никогда не видел сад при вечернем освещении.
– Возможно, позже, – быстро ответила Паулина. – Смотри, Дадли приглашает нас к столу. – Она оперлась на его руку, и они поднялись на террасу.
– Я сожалею, что тебе не понравились серьги с желтыми бриллиантами, Паулина. Я думал, что именно такие тебе хотелось иметь.
Образ Фло Марч с этими сережками в ушах в палате мужа в день, когда у него случился сердечный приступ, снова предстал перед глазами Паулины. Она подавила ярость, которая все еще переполняла ее при мысли, что Жюль подарил серьги своей любовнице.
– Почему ты заговорил об этом?
– Секретарша Жюля звонила, чтобы предупредить, что он возвращает их. Он хотел снова выставить их на аукцион.
– Неужели?
– Ты не знала?
– Когда это было, Фридрих? – спросила она, стараясь сохранить спокойный тон.
– В тот день, когда у него случился приступ. Мисс Мейпл позвонила мне и сказала, что он решил их вернуть, и в тот же вечер я услышал от Ивонн Балбенкян, что у него сердечный приступ.
– Понимаю, – сказала Паулина спокойно. Она задумчиво смотрела вперед, пока они шли по направлению к дому. «Фло Марч, – думала она, – вероятно, украла серьги после того, как Жюль упал без сознания в ее доме». При этой мысли она вздрогнула. В ее глазах Фло Марч выглядела преступницей.
– Мои слова тебя расстроили, Паулина? – спросил князь.
– Нет, нет, – ответила Паулина.
По случаю теплой погоды Паулина распорядилась накрыть стол не в столовой, а в крытом портике. Джервис, главный садовник, украсил портик горшками с желтыми фаленопсиями.
– Как красиво, Паулина, – повторяли восхищенные гости.
– Ты сядешь рядом со мной, Фридрих, – сказала Паулина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162