– Герр гауптман, вы действительно очень огорчаете меня. Я лишь жалею вас. Я делаю это приглашение по собственной воле. Никто больше о нем не знает, уверяю вас. Мне просто больно смотреть, когда люди стоят часами без еды. А у нас ее так много – больше, чем мы сможем съесть. Мы расположимся вон там и будем есть прямо перед вашими глазами, а вы будете стоять здесь… так вот, герр гауптман, видите, как это меня беспокоит.– Вы же знаете, зачем мы здесь, а?– Да, знаю, но я не держу зла на вас. В конце концов, вы подчиняетесь приказам, разве не так? Я как священник просто не вынесу, если мы будем есть хорошую пищу, пить много шнапса и водки, а вам придется здесь стоять и смотреть. Это противоречит моему понятию человеколюбия. Мне хотелось бы, чтобы вы были вместе с нами как мои гости. Герр гауптман, там будут и хорошенькие девушки.Капитан посмотрел на своего подчиненного.– Он не шутит? – спросил он, грубо указав пальцем на священника.Подчиненный пожал плечами.– Герр гауптман, мне это нравится. Шнапс, девочки. Кто знает, когда вернется штурмбаннфюрер.– Что ж, – беспечно сказал Вайда, – я лишь пригласил вас. Решать, конечно, вам. Вы можете прийти не все сразу, если хотите, или приходить группами, сменяя друг друга. Оттуда вам будут видны танки. Или, герр гауптман, вы можете прийти один. Могу спорить, день будет длинным, жарким и скучным. Там, в парке, под деревьями начнет играть музыка, все будут пить водку, есть картофельные оладьи, копченую колбасу и горячий хлеб с маслом. Конечно, если только вы не боитесь тифа.Капитан сухо рассмеялся.– Отец, в этом городе нет тифа. Поэтому-то я и нахожусь здесь. Как вы думаете, для чего эти танки? Чтобы делать анализы крови? Штурмбаннфюрер Гартунг заверил нас, что здесь, в этом городе, нет никаких болезней, и сегодня к вечеру мы превратим все здания в порошок. Отец, что вы думаете об этом?Вайда пожал плечами, не переставая улыбаться.– Все в руках Божьих. Сегодня у нас в Зофии праздник, и жители города очень захотят, чтобы вы отметили его вместе с ними.Но гауптман лишь сказал:– Мы не такие дураки, за каких вы нас принимаете.
Кавалькада из трех машин вкатилась в деревню Славско, и врачи сразу поняли, что выбрали самую бедную и грязную деревню. Поездка из Зофии также не доставила особого удовольствия. Машины подскакивали на рытвинах проселочных дорог, попадали в лужи, иногда застревали в грязи, и тогда всем приходилось выходить и толкать их. При этом грязь пачкала сапоги и одежду, что отнюдь не радовало высоких гостей.Деревня с домами из смеси известняка и соломы, покрытыми соломенными крышами, представляла собой не что иное, как средневековую деревушку, где ютились около пятидесяти ферм. Крестьяне жались к своим домам, когда подъехали машины. Пришлось сигналить, чтобы согнать с дороги цыплят и ослов.Шукальский обратился к врачам:– Как вы желаете: выбрать наугад из списка больных тифом или же будет лучше, если я сэкономлю ваше время и покажу тех, кто болеет последние несколько месяцев?Доктор Мюллер поправил очки и хотел было смахнуть грязь с униформы, но, к своей досаде, втер ее еще сильнее в ткань.– Пожалуйста, герр доктор, покажите их нам. Мы возьмем у них кровь и сделаем анализ Вейля-Феликса, вернувшись в больницу. Я думаю, что это бесполезная затея, но мы должны удовлетворить штурмбаннфюрера Гартунга. Надо сказать, что все это задумал он.– В таком случае приступим. Я предлагаю начать вон с той семьи. – Он указал на грубое жилище, выраставшее из грязного поля. Единственным признаком жизни здесь был дым, вьющийся из трубы. – Два месяца назад вся семья заболела тифом и один старик умер. Я уверен, что анализ крови покажет, что они все больны тифом.Шукальский вышел из машины, остальные последовали за ним и настороженно переглянулись. Макс Гартунг, твердо уверенный, что здесь никакого тифа нет, первым направился к жилищу. Вскоре все собрались перед дверью, и, когда Шукальский постучал, немецкие врачи снова переглянулись. С каждой минутой они нервничали все больше. Дверь открыла беззубая старуха и сразу улыбнулась доктору. Она начала говорить на польском диалекте, которого немцы не понимали. Шукальский перевел ее слова.– Она говорит, что ее сын, которого я подверг протеиновой терапии, все еще сильно болеет. Господа, конечно, вы сами пожелаете убедиться в этом.Он снял шляпу и нагнул голову, чтобы пройти через дверь, и на ходу объяснил старой женщине, что эти знатные господа хотели бы посмотреть на ее сына. И, когда немцы один за другим осторожно перешагивали через грязный порог, Шукальский как бы невзначай бросил через плечо:– Господа, соблюдайте осторожность, в щелях и соломенных крышах этих старых лачуг часто гнездятся вши.Все врачи тут же встали плотнее друг к другу. Они оказались в помещении, весьма похожем на комнату на ферме Вилков – земляной пол, стены из известняка, котел для варки пищи, только здесь оказалось меньше окон и не было верхнего этажа. Это была скромная хижина, в которой обитали старуха, ее сын и два племянника. Они спали в углу в ряд на одной куче соломы. Единственной мебелью оказались грубо вытесанные стол и стул. На потолке висела копченая ветчина, вокруг которой жужжал рой мух.Мюллер велел лаборанту взять кровь. Тот выполнил поручение осторожно и второпях, а один из врачей поверхностно обследовал больного. Тем временем в полной тишине Мюллер перевел взгляд с Шукальского на Гартунга, затем снова на Шукальского. Видя бесстрастные лица обоих, он уже не понимал, что здесь, собственно, происходит.Выйдя на улицу, все стали дышать глубоко и с облегчением, и, когда Шукальский поблагодарил старуху и закрыл дверь, Мюллер невольно выпалил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105