Он старался прибегать к еще одному тактическому приему – заставлять жертву спотыкаться и заикаться на языке, с которым тот был не очень знаком. Но этот хитрый старый поляк говорил на немецком, как на родном.– Я пришел просить разрешения, герр гауптман, на поездку…– Герр гауптштурмфюрер, – поправил Дитер таившим угрозу тоном.– Да, герр гауптштурмфюрер. Я пришел просить разрешение на поездку в Варшаву в следующем месяце.– С какой целью?Фетровая шляпа в руках старика, которая три часа назад выглядела прилично, сейчас превратилась в берет. Шишковатые пальцы с коричневыми пятнами мяли фетр, словно это было тесто.– Мне предстоит получить награду…– За научную работу!– Да, да, герр гауптштурмфюрер! – Он достал из кармана потрепанный конверт и аккуратно положил его на стол.Дитер Шмидт холодно посмотрел на него. Старик тут же подошел, открыл конверт и разложил на столе несколько открыток и дипломов.– Я профессор Корзонковский, – быстро заговорил он. – Я раньше преподавал химию в гимназии, и в следующем месяце мне в Варшаве должны вручить награду. Я бы хотел попросить у вас разрешение на поездку.– Награда?– За отличное преподавание. – Профессор покраснел. – Многие из моих учеников добились успеха, став докторами, профессорами, инженерами и… ну… – Он раскраснелся еще больше. – Академическое сообщество хотело бы оказать мне честь в Варшаве. Ради этого я работаю всю свою жизнь, ради такого достижения. Наконец-то я получил признание… – Голос Корзонковского осекся под взглядом холодных глаз Шмидта.– Понимаю. – Шмидт ритмично барабанил пальцами по столу, не спуская пристального взгляда со старика. В это мгновение он напоминал стального робота, производившего расчеты в уме. Наконец он сказал: – Не вижу препятствий для вашей поездки. Вас будут поздравлять.Плечи Корзонковского опустились, будто из него вышел весь воздух.– Спасибо, герр гауптштурмфюрер, – выдохнул он.– Вы прожили весьма плодотворную жизнь. Я дам вам разрешение на поездку. – Шмидт встал, продолжая смотреть на старика без тени улыбки на лице. – Такое следует отметить. Вы очень одаренный человек, передающий знания, чтобы принести пользу вашей стране. Это действительно заслуживает награды. – Рука Шмидта опустилась на верхний ящик и чуть выдвинула его. – Скажите мне, профессор, вы любите шоколад?Старик очень удивился, он совсем растерялся.– Как вы сказали? Да-да, я люблю шоколад.– Его ведь так трудно достать, правда? Хотите плитку? – Рука Шмидта достала картонную коробку, обернутую яркой бумагой. – Он из Голландии. Молочный шоколад с миндалем.Лицо старика расплылось в улыбке.– Как вы любезны, герр гауптштурмфюрер!– А теперь закройте глаза и откройте рот. Вы скажете, понравился ли вам шоколад.Старый профессор стоял перед комендантом гестапо, опустив руки по швам, и открыл рот, как птенец, которому в клюв вот-вот положат червяка. Дитер Шмидт спокойно взял «Люгер Р.08», направил дуло в рот старика и вышиб тому мозги.
Она застала Шукальского сидящим за столом, он держал в руке лист бумаги.– Мария, у нас плохие новости. Два дня назад доктора Заянчковского забрали в гестапо.– Не может быть! – Она опустилась на стул с бамбуковой спинкой и сложила руки на коленях. В резком послеполуденном свете она заметила, что Ян выглядел старше своих тридцати лет.– Они увезли его ночью, – сказал он, – и члены его семьи с тех пор ничего не слышали о нем. Да они и не надеются услышать.Пожилой человек, непритязательный и скромный в жизни, Людвиг Заянчковский жил в маленькой деревушке почти у самой развилки рек Висла и Сан. Он отвечал за разрозненные деревни в долине Вислы и выполнял свой долг с любовью профессионала почти тридцать лет. Теперь он находился в руках гестапо.– Но почему? – Мария знала доктора Заянчковского как коллегу по профессии; она не раз работала с ним в хирургическом отделении и в его районе.– Почему? – переспросил Шукальский. – В гестапо утверждают, что он пытался собрать и распространить информацию о концентрационных лагерях.– Ян, он занимался этим?– Не знаю. Людвиг всегда говорил откровенно. Думаю, что если он узнал об Аушвице и Треблинке, то поднял шум. Бедный старый глупец!– И что теперь?– Не знаю. Человек, принесший мне это известие, говорит, будто слышал, как гестаповец сказал Людвигу, что если его так интересуют концентрационные лагеря, то у него появится возможность отправиться туда и самому все увидеть.– О боже мой…– Полагаю, вы слышали о старом профессоре Корзонковском. Он когда-то преподавал химию в гимназии. Видно, он вчера отправился к Шмидту с просьбой разрешить ему съездить в Варшаву.– И?– Он не вернулся.– Ян! Такое впечатление, будто Дитер Шмидт подталкивает нас к восстанию, чтобы у него был повод уничтожить всех.Шукальский угрюмо покачал головой.– Ян, и еще одно. Как раз этого я не понимаю. Дитер Шмидт ненавидит вас больше, чем всех других, но не трогает. Почему он не арестовал вас, не унизил, не казнил? Вы же знаете, как ему того хотелось бы.– Думаю, это объясняется тем, что я ему нужен. – У Шукальского вырвался сухой смешок. – Это довольно интересный парадокс. Он жаждет устранить меня, и тем не менее я ему здесь нужен.– Как это понять?– Все просто: я тот врач, который всегда под рукой. Возможно, Шмидт животное, но он не так глуп, чтобы лишить себя и свою маленькую армию медицинской помощи. Во всей округе, Мария, мы с вами представляем единственную доступную медицинскую помощь, если не считать военных врачей.– Значит, он не представляет для вас угрозы.– К сожалению, это не так. Если воспользоваться уродливым мышлением Шмидта, то можно сказать, что я та собака, которая сторожит двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105