– И вы совсем порвете с организацией Тревертонского фонда?
– Решительно. И даже от частной практики откажусь. Пациентов в моей жизни больше не будет.
Теперь дорога вилась между полями высокого сахарного тростника. Навстречу ехал бодрый старик верхом на осле; он поднял приветственно руку и воскликнул:
– У вас новая невеста, ваша честь! А когда свадебная ночь?
– Бокра филь мишмиш, Абу Азиз, – возразил Коннор, и старик засмеялся.
– Бокра филь мишмиш, – промурлыкала Джесмайн, вспоминая, как Захария называл ее «мишмиш» – «абрикосик».
– Абрикосы зацветут завтра, – сам себе перевел Коннор, – то есть «не поспешай».
И снова Джесмайн заметила, как резко обозначается теперь его челюсть, как сурово сжимаются губы. Ей хотелось спросить, как умерла Сибил, но вместо этого она заметила:
– Ваш арабский стал значительно лучше, доктор Коннор.
– Я старался. Помню, как вы смеялись над моим акцентом, когда мы вместе работали над книгой.
– Надеюсь, вы на меня не обижались?
– Что вы, мне нравится ваш смех. – Он взглянул на нее и отвел взгляд. – И мой акцент действительно был ужасен. Теперь я говорю по-арабски неплохо, пишу и читаю хуже. Я легко овладел им, родившись в Кении и с детства зная суахили – он близок арабскому. Ваш язык красив. Вы мне говорили когда-то, что он звучит, словно вода, льющаяся по камням.
– Да, я говорила. Но я просто цитировала кого-то. А вы по-прежнему произносите название мускула носа, когда хотите благословить кого-нибудь?
Он засмеялся. «Совсем, как прежде», – подумала Джесмайн.
– О, так вы это помните?
«Я помню каждый день нашей совместной работы, – хотела бы сказать она, – и последний день, когда мы чуть не поцеловались…»
Они уже доехали до глинобитных домиков деревни. У многих хижин были синие двери или рисунок, исполненный синей краской, на стенах – символ счастья Фатимы, дочери Пророка. На многих домах были нарисованы самолеты, корабли или автомобили – в знак того, что счастливые обитатели этих домов посетили священную Мекку. И на каждом доме было тщательно выведено слово «Аллах» – чтобы отгонять джиннов и обладателей дурного глаза.
Они проезжали мимо женщин, стоящих на пороге, и стариков, мирно сидящих на лавках, и Джесмайн вдыхала знакомые ароматы: жареной фасоли, печеного хлеба, кирпичиков навоза, которые сушатся на крышах, и двадцать лет изгнания отходили все дальше и дальше, как расходятся, лепестки, обнажая благоухающее сердце цветка, и Египет снова, дюйм за дюймом, входил в ее кровь и плоть. «Неужели он снова войдет в мое сердце?»– изумленно думала Джесмайн.
Кивнув Насру, который повел свою «тойоту» в другую сторону, Коннор направил машину на юг деревни по широкой грязной дороге, по которой важно двигались верблюды, нагруженные сахарным тростником, и семенили ослики с корзинами по бокам или запряженные в повозки.
– Сейчас вы увидите здание нашей врачебной миссии при Тревертонском фонде.
Они проехали мимо плаката с надписью: «Каждые двадцать секунд в мире рождается ребенок». Плакат был вывешен Каирской ассоциацией планирования семьи.
– Вот наша самая острая проблема, – сказал Коннор, – перенаселение. Пока в мире будет рождаться столько детей, мы не справимся с нищетой и болезнями.
Это проблема не только стран третьего мира, но всей планеты. Люди относятся к ней безответственно. Сбалансированный рост населения – это два ребенка в семье. Мужчина и женщина, двое, воспроизводят себя. Но люди не думают о будущем планеты, и только в немногих странах нет многодетных семей.
Он обернулся на плакат, мимо которого они проехали:
– Никакого толку от этих призывов. Ни от телевизионных, ни от радиопередач. Особенно здесь, в Верхнем Египте, рождается столько детей, что мы не успеваем делать им прививки. В прошлом году государственные клиники в целях контроля над рождаемостью бесплатно распространили четыре миллиона презервативов. Представьте себе – люди продавали или использовали их для забавы собственных детей, как воздушные шарики, потому что презерватив стоит четыре пиастра, а детский воздушный шар – тридцать пиастров.
Коннор провел машину в переулок такой ширины, что по нему мог пройти ослик с двумя корзинами на боках, и перед Джесмайн открылся вид на Нил, сверкающий в лучах оранжевого заходящего солнца. Остановив «лендкрузер» перед небольшим каменным зданием, обсаженным сикоморами, Коннор сказал:
– В клинику мы пройдем пешком; там на площади ждут жители деревни, чтобы приветствовать вас. Машину оставим здесь. – Доставая чемодан Джесмайн, он посмотрел на нее и сказал: – Я очень рад, что мы будем снова работать вместе, – жаль, что недолго.
Деревенская площадь была окружена не грязными глинобитными, а более веселыми домиками, фасады которых солнце окрашивало в лимонный, охряный и абрикосовый цвета. Клиника находилась между белоснежной маленькой мечетью и цирюльней. Когда они дошли до нее, солнце начало садиться за красные холмы.
На площади было множество мужчин, детей и пожилых женщин; молодым женщинам – Джесмайн это знала– на празднествах присутствовать не дозволялось, и они оставались дома. Из кофейни выставили несколько скамей, над которыми были натянуты флаги, бившиеся на ветру, и яркий транспарант с надписью по-английски и по-арабски: «Приветствуем новую докторшу – Ахлан вас сахлан». На столиках стояли огромные горшки с тушеной фасолью, блюда со свежими фруктами и овощами, пирамидой громоздились большие плоские лепешки, а в больших медных кувшинах был налит солодовый и тамариндовый соус.
Джесмайн и Коннор прошли через толпу вежливо расступающихся женщин в черных мелаях, детей, вьющихся вокруг них, мужчин в галабеях и маленьких прилегающих шапочках, и вдруг Джесмайн почувствовала тот шок, который она не испытала в каирском аэропорту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144