Иногда он жадно проглатывал капли воды, иногда же они стекали нетронутыми с его запекшихся губ.
По мере необходимости Анна ставила припарки на его бубоны, которые, по словам доктора Уиндема, должны были вытягивать зловредный гной. Анна ждала и молилась, с тревогой пытаясь определить, не заболела ли сама. Так шли дни за днями. Наконец снова наступала полная темнота, она то задремывала, то просыпалась, не способная вынести одновременно и ужас, и усталость.
Анна проснулась от звука тяжелых шагов на палубе.
– Миледи Анна, как наш разбойник?
У двери появился доктор Джосая Уиндем.
Анна вскочила.
– У него сильный жар, – откликнулась она.
– Его бубоны прорвались?
– Нет.
– Они покраснели? Горячие на ощупь? – спросил доктор.
Анна склонилась к больному и подняла припарку на его шее очень осторожно, боясь причинить ему боль.
– Да. – Голос ее дрогнул. – Очень горячие и красные.
– Я не могу снять печать с двери. Понимаете, миледи, у меня есть другие пациенты, чьи двери еще не опечатаны, но они при смерти. Мой долг оставаться свободным и облегчать страдания тех, за кем не ухаживает добрый ангел. Как я и предполагал, почти все врачи бежали из города.
– Да, я понимаю, – ответила Анна и спросила: – Как скоро может наступить кризис?
Доктор ответил вопросом на вопрос:
– Он кашлял или чихал?
– Нет.
– Слава Богу! Значит, чума не затронула легкие.
Она испытала некоторое облегчение.
– А вы, леди Анна, не замечаете признаков болезни?
– Ни малейших, добрый доктор, благодарю вас за ваше участие.
– И все же рекомендую вам съесть одну из тех винных ягод, которые лежат в миске на моем хирургическом столе. Французы считают, что они препятствуют развитию чумы. Если вы свалитесь, что тогда будет с вашим возлюбленным? Не отрицайте очевидного, миледи. Это написано на вашем прекрасном лице.
Анна не стала возражать, бросила взгляд на Джона, взяла плод инжира и села есть его возле двери, откуда могла видеть, что происходит снаружи.
Верх двери сильно покоробился, и сквозь образовавшуюся щель шириной пальца в три можно было видеть довольно большое пространство.
Свежий северный ветер овевал палубу, пробивался сквозь щель в двери, и на мгновение ее озабоченность и усталость исчезли. Но всего на мгновение. До нее донесся звон погребальных колоколов из ближней приходской церкви.
– Что за огни прорезают летнюю ночь на севере, милый доктор?
– Это погребальные факелы, миледи, – ответил Уиндем, опустившись на колени, что ей было видно сквозь щель. – Умерших от чумы хоронят в общих могилах в ночное время, чтобы уберечь живых от паники.
Анна содрогнулась. Никогда Джон не будет покоиться в такой могиле. Никогда!
Она смутно различила фигуру Филиберта, стоявшего у перил позади отца и вглядывавшегося в отдаленный свет факелов, Анна ощутила сильный запах табака, который жевали, чтобы уберечься от чумы.
– Благодарю вас, Филиберт, за то, что избавились от кареты лорда Уэверби.
– Я сделал это не для вас, – не глядя на нее, резко ответил Филиберт.
Анна чувствовала, что молчаливый сын доктора невзлюбил ее с первого взгляда, а нынче ночью услышала в его голосе неприкрытую враждебность.
– И все же благодарю вас, Филиберт. Я сожалею о том, что я…
– Оставьте свои сожаления для мужчин, которые вам верят, леди Гаскойн.
– Филиберт, сейчас же извинись перед ее милостью, – прикрикнул на молодого человека отец.
– Как бы не так! Ты принимаешь меня за дурака, чтобы я составил пару старому болвану и так же попался на эту удочку, обманутый ее красотой и очарованием. Ведь все эти дворяне похожи друг на друга. Только и ждут, чтобы простые люди вроде нас прислуживали им и доставляли удовольствие, даже если это грозит им смертью.
Филиберт затопал на берег, не обращая внимания на окрики отца.
Доктор Уиндем смотрел ему вслед, опустив голову.
– Острее змеиного зуба, – сказал он с иронией, процитировав пассаж из «Короля Лира», предлагавший разъяснение оскорбленным родителям. – Леди Анна, мой сын страдает оттого, что, с его точки зрения, отец его несовершенен. Пожалуйста, извините его наглость и дерзость и меня за то, что не сумел научить его хорошим манерам.
Анна прижалась лбом к двери и ответила:
– Это я должна просить прощения у Филиберта и у вас, мой добрый друг. Я нарушила течение вашей жизни и внесла в нее сумятицу, а теперь еще обоих вас поставила под удар, грозящий вам карой за укрывательство таких, как мы.
Доктор Уиндем подошел ближе к двери каюты.
– Не беспокойтесь о нас, миледи. А сейчас я попрошу вас сделать нечто трудное.
– Что именно?
– Вскрыть бубоны, миледи.
– Нет! – воскликнула Анна. – Я не смогу! Мне становится дурно при одной мысли об этом.
Громоподобный голос доктора проник в ее душу:
– Бубоны должны быть вскрыты, иначе он умрет нынче же ночью мучительной смертью.
– Доктор, вы слишком уверены в себе, – возразила Анна.
– Как и подобает врачу. Я повторяю, миледи, вы должны их вскрыть. Слышите?
– Слышу.
– Многие врачи считают, что инфекция не скапливается в организме до четвертого дня болезни, но я полагаю – в его теле яд, способный его убить. Не жалейте ножа для Джона Гилберта и не бойтесь его употребить. Он молодой и сильный. А я останусь здесь и буду руководить вами. Ступайте к нему и посмотрите, какой у него цвет лица.
Анна опустилась на колени возле ложа Джона.
– Он бледен, как привидение, – сказала она, – но все еще горячий.
– А дыхание? Быстрое или медленное?
– Быстрое и неглубокое, – ответила Анна, глядя, как поднимается и опускается обнаженная грудь Джона.
– Миледи, загляните в маленький саквояж в изножье кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97