Весна оказалась ранней, бурной: к апрелю почти все деревья покрылись листьями, среди которых весело щебетали возвратившиеся с юга темнобурые коноплянки, бледные зеленушки и лазоревки.
Все было бы хорошо, если бы не два обстоятельства… Я все так же была безнадежно далека от Жанно, и за моей спиной всегда чувствовалось тяжелое дыхание герцога де Кабри, служившего Шаретту с преданностью сторожевого пса.
О том, что мне предстоит сделать выбор, я упрямо старалась не думать.

5

Пальцами босой ноги я осторожно попробовала воду – теплая как парное молоко… Хотя, возможно, когда окажешься в озере по шею, будет вовсе не так тепло. Но сегодня день выдался такой душный и жаркий, что я готова была вытерпеть холод, лишь бы немного освежиться.
Как было бы хорошо вымыться – впервые за долгое время. Смыть с себя следы непрерывных походов, чтобы, наконец, кожа утратила запахи пороха и дыма. А еще – нарвать белых весенних кувшинок, прижать к груди чтото ароматное, красивое и нежное.
Кроме того, мне хотелось рассмотреть себя. Не слишком ли я изменилась за то время, как покинула Париж? Вот уже месяц я живу дикой бродячей жизнью. Одежда становится все шире, пояс затягивается на тонкой талии все туже. И как давно я не носила юбку.
Я оглянулась, сердито нахмурила брови.
– Эй, мой дорогой сторож! Я знаю, что вы мерзавец, но ведь я могу надеяться, что вы не станете подглядывать, как я купаюсь?
Герцог де Кабри, сидя в траве и держа наготове пистолет, злорадно ухмыльнулся.
– Увы, милочка! Вам придется купаться в моем присутствии. Я никуда не уйду отсюда. Мало ли что взбредет вам в голову.
Я качнула головой. К чему огорчаться? Мне заранее был известен его ответ. Ответ самодовольного злобствующего болвана.
– Ну что ж, – сказала я. – Тем хуже для вас.
Изза этого ничтожества я вовсе не собиралась отказываться от купания. Напротив, пусть он почувствует, как мало стоит в моих глазах. Я разденусь в его присутствии – это подскажет ему, что он для меня и не мужчина вовсе, а просто сторож, пес, вещь.
Я сбросила куртку, затем безрукавку, пояс и сняла черные шершавые штаны, оставшись, таким образом, в одной рубашке. Каким облегчением было вынуть шпильки и распустить волосы… В одном из карманов у меня было зеркальце, подаренное Мьеттой: я положила его рядом с одеждой, решив посмотреться в него после купания. Ведь вполне может быть, если я взгляну в него сейчас, то останусь не очень довольна.
Я вошла в воду медленно, с некоторым страхом и вместе с тем с удовольствием. Так приятно было думать, что через несколько минут я буду чиста, как морская жемчужина. Да, как те жемчужины, за которыми ныряли рыбаки из нашей тосканской деревни.
Как ни странно, на меня нахлынули воспоминания. Полузабытые, отрывочные, невнятные, но такие радостные… Я както забыла, что на берегу сидит герцог де Кабри, что впереди у меня нет никакого выхода. Темная вода озера напоминала мне о тех днях, когда я с братьями резвилась на берегу морского залива, вздымая кучу брызг. Правда, там не было таких красивых кувшинок. Зато вода была гораздо теплее. На песчаный берег с шумом накатывались волны – до того прозрачные, что я различала камни и медуз на дне. А рядом под тремя остролистыми агавами шумел рыбный рынок, заманчиво пахли жареные креветки и тунцы. Луиджи ловко воровал их для меня. Где теперь мой милый Луиджи? Мне не хотелось думать о грустном.
Я вспоминала о мрачном, нелюдимом Антонио, который так и не ответил на мои письма; о мягком, уступчивом Джакомо, обремененном детьми и сварливой женой; о своем маленьком племяннике Ренцо, который так похож на Жанно, и с ужасом сознавала, как стала далека от этого. Сам Париж казался мне сном, а уж братья и подавно. Похоже, во всем мире есть только сырые леса, песчаные дюны и болота, на всем белом свете есть лишь Вандея, и из всех людских занятий осталась одна война. Я пыталась думать о Розарио, пыталась представить себе, каким он стал, насколько изменился, надев солдатскую форму и воюя за Республику, но тут же сама понимала надуманность этих мыслей. Разве до этого было сейчас, в глухом Машкульском лесу?
Дрожа от холода, я вышла из воды. Полотенца не было, пришлось обсыхать на солнце. Переминаясь с ноги на ногу, я взглянула на себя в зеркало. Да, следы встречи с виконтом де Маргаделем уже окончательно стерлись. Мокрые волосы кажутся более темными, чем есть на самом деле, но слегка преображают лицо: оно становится выразительнее, четче, ясно видны все его черты. Глаза кажутся более узкими, миндалевидными, совсем как у Мьетты. Только у нее они серые, а у меня темные, как агаты, с густочерными зрачками.
Я легко провела пальцами по щеке, шее – кожа была гладкая, еще не опаленная солнцем и ветром; затем нащупала под рубашкой грудь – упругая, высокая, она натягивала ткань совсем подевичьи. А чему же я удивляюсь? Мне ведь толькотолько исполнится двадцать три. Поэтому у меня такая тонкая гибкая талия, плавно переходящая в стройные бедра, длинные ноги, достойные сирены, округлые колени, тонкие щиколотки и изящные, безупречной формы маленькие ступни. И как бы ни старались обстоятельства, все это оставалось молодым, свежим, красивым. Даже в моих волосах не появилось ни единого седого волоска. Локоны все так же вились и оставались все такими же пышнозолотистыми.
Какойто шорох раздался сзади. Либо это поднялся с земли мой сторож, либо подошел ктото посторонний. Я поспешно натянула на еще влажную рубашку куртку и, не успев даже обуться, оглянулась. Возглас ужаса застрял у меня в горле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30